|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Фантастика 2008 Сергей Бережной © 2008 Улыбка Дачена Теплынь стояла совсем летняя, а небеса хмурились, будто перед грозой. В интернатовском саду цвели вишни и чирикали воробьи.
Встретились после ужина, на прежнем месте вечерних посиделок — в беседке за садом, у дальней стены. Стена была глухой, кирпичной, с обвалившейся штукатуркой, во мху. Родимый уголок...
Глеб пришёл первым, прогнал со скамеек малышню, с грустью вздохнул. Ещё целый год в интернате, а чувство такое, будто детство уже кончилось, их одиннадцатый класс — досрочно выпускной. У каждого — давно свои интересы, и если б не занятия, компания развалилась бы окончательно. Хотя, был ещё интернатовский музыкально-этнографический ансамбль, в котором все вместе играли, пели, танцевали. Прошлым летом с ансамблем даже ездили с концертами в Кремлёвский Дворец и на международный фестиваль в Париже. Этим летом планировался тур в Луноград.
Подтянулись Никита с Марьяной. Эти-то двое так и ходили вместе, и готовились поступать в медицинский институт тоже вместе, их даже прозвали неразлучниками. Но они не просто ходили, они с некоторых пор закрутили любовь... Очень хорошо они смотрелись рядом: оба подтянутые, черноволосые, смуглые. Одинаково молчаливые и гордые. Чуть угловатые — и тоже одинаково, как будто их специально друг к дружке рубанком подгоняли.
Пришла и Алинка-блондинка. К ней любовь была у Глеба — только он боялся, то есть не то чтобы боялся, а просто не знал, как подкатить к главной красавице и умнице интерната. Хотя Глеб и сам ходил в первых учениках. По физике, математике, информатике ему вообще не было равных, на олимпиады ездил. Но внешностью и телосложением он обладал самыми заурядными. Ничем не выделялся среди сверстников, его даже часто не замечали. Да и умом отличался только в компьютерных и смежных дисциплинах, в остальном — дуб деревом, как все нормальные люди. А вот Алинка...
Алинка блистала красотой и невероятной широтой дарований. Выдающихся талантов у неё вроде бы не обнаруживалось, но всё, за что б она ни бралась, давалось ей с удивительной лёгкостью. В её адрес чаще всего шутили, что уж она-то точно была зачата в пробирке — из лучших в мире генов, отборных. Про родителей Глеба тоже говорили, что они не могли быть алконавтами, только космонавтами. Откуда б иначе его компьютерные мозги. Но всё равно Алинкины предки были заведомо круче...
Их интернат, как и ещё три с половиной сотни таких же, разбросанных по стране, работал по президентской программе «Дети нации». В нём жили, воспитывались и учились отказники вперемешку с детьми, зачатыми и выращенными в пробирке, из донорского материала. Самостоятельно решить проблему воспроизводства коренного населения программа пока что целью не ставила. Ещё не пропала надежда обойтись «малой кровью»: пристыдить народ, чтобы рожал детей сам, показать стране воочию, насколько ей нужны дети. Вот, мол, черти, глядите: правительство уже готово в пробирке выращивать вашу смену.
Донорский материал медики набрали у десятитысячного экипажа космического корабля «Русь», запущенного двадцать лет назад к Альфе Центавра. Одним выстрелом убивалось два зайца: дети-пробирочники получали гарантированно самые здоровые гены в стране, а эти самые гены, чьи носители улетали к далёкой звезде, гарантированно не оказывались потерянными. Но никто из «детей нации» не мог узнать до совершеннолетия, кто он — отказник или пробирочник. Авторы программы позаботились о том, чтобы воспитанники интернатов чувствовали себя равными. А в каких муках неизвестности придётся расти детям космонавтов и алконавтов, видимо, никого не волновало.
Но уж Алинкины родители, как думали все в интернате, наверняка должны были быть не меньше, чем звёздными капитанами. Поэтому Глебу для уверенности в себе очень нужно было знать, что его гены — тоже элитные.
Это Никите с Марьяной хорошо — им-то какая разница...
* * *
Раздолбай Мирон запаздывал. И мог вообще не явиться: последний год он что ни день, так за стену, таскаться по городским девкам. Обещал тоже придти, но неизвестно, не соврал ли, с него станется. Мирона последний год клинило капитально, и не только на сексе.
Шутки по поводу того, кто из интернатовцев мог оказаться пробирочником, а кто отказником, были делом привычным. Каждый мечтал узнать тайну своего происхождения, но никто не мучился ею всерьёз, — по крайней мере, никто не подавал виду. Как, например, Глеб. Один Мирон, хотя и притворялся, что тоже шутки шутит про своё предполагаемое происхождение, но говорил о нём так много и с такими ностальгическими вздохами, что ясно было видно: тоскует от неизвестности смертельно.
И даже в своих амурных подвигах он искал ключи к мучительному вопросу.
В этом день на большой перемене, подсаживаясь к столику, сообщил:
— Я точно мутант. Не знаю, продукт безумных экспериментов в пробирке или пьяного зачатия... но мутант. Иду вчера в городе по улице, на дискотеку, глазею по сторонам: ну, вокруг русские-чеченки, китаянки-кореянки, молодые и старые... повсюду бабы, в общем. И о каждой я думаю одно и тоже, обо всех одинаково: интересно, какого размера и цвета у неё соски? И это я первый раз за собой подметил, а ведь на самом деле так уже давно! Вижу бабу и думаю: какие у неё соски? И пока не узнаю, нет мне покоя. Братцы, я мутант. Скорее всего, пробирочный. Экспериментальный образец универсального осеменителя...
— Маньяк — спаситель нации! — заржала Алинка. Ржать она умела.
Никита с Марьяной тоже заулыбались. Глеб поперхнулся.
— Вам смешно, — уныло пожаловался Мирон, — а мне грустно. Меня на всех не хватит, я умру. Зачем меня таким сделали?
— Ничего, — сказала Алинка. — Зато тебя наградят... посмертно. Но, может, у тебя раньше второе дыхание откроется.
— Хорошо бы. А то первое уже закрываться начинает. И ведь если б ещё бабы меня гнали, так нет же. Вчера после дискотеки водил одну в парк. Зло такое взяло потом... на неё и на остальных... закинул ей трусики на дерево. И ушёл. Скотина, да? Ну а что она, как вы думаете? Сегодня всё утро звонит на мобильник, караулит, когда у нас уроки заканчиваются. Чтобы, значит, вчерашнее повторить. Я не понимаю, как можно такое обращение терпеть? А бабам хоть бы хны. Нет, прежде чем второе дыхание откроется, я с ними свихнусь.
— Может, это не ты, а твои бабы мутанты? — поинтересовалась Марьяна. — А вообще странный ты, Мирон. Точно, видно, мутант. Такая популярность у женского пола... Тебе тут все пацаны давно обзавидовались. А он помирать собрался, жизни не рад.
— Определённо мутант, — согласился с подружкой Никита.
— Вот! — обрадовался Мирон. — Я же говорю, а вы мне не верите!
— Ты не мутант, — убеждённо возразила Алинка. — Ты параноик. Хотя есть и ещё один гораздо более вероятный вариант, чем экспериментальный осеменитель. Ну не верится, будто с генами пробирочников мухлюют! А вот если, предположим, женщина отказывается от ребёнка, которым её наградил сексуальный маньяк...
Мирон испугался:
— Да ну! Я ж ни на кого не набрасываюсь! Наоборот, это они на меня...
— А кто сказал, что сексуальный маньяк — это не привлекательно? Хотя, вроде бы, маньячная наследственность чаще проявляется через поколение...
Мирон погрузился в угрюмую задумчивость.
Тут Глеб и решился. Пока никто другой не прервал гнетущую паузу, предложил собраться вечером в их старой беседке: у него есть новости, которыми за столом не поделишься. Мирону отдельно сказал:
— И ты, смотри, приходи обязательно. Разговор будет долгим, но сделай себе испытание: продержишься вечер без баб или нет, маньяк ты или не маньяк? Универсальный осеменитель или простой, нестрашный параноик?
Мирон обещал придти.
* * *
Но теперь Мирона не было, и после короткого спора решили его не ждать.
Алинка устроилась на скамейке спиной к саду, вальяжно закинула нога за ногу, разметала белые руки по деревянным перилам, золотые кудри — по точёным ключицам. Рядом тихонько присели в обнимку Никита с Марьяной. Глеб запрыгнул на перила, возвысившись над аудиторией, и, пока говорил, кидал щепки в мох на стене, отколупывал их от перил. Ему было неловко глядеть на обнимающихся Никиту с Марьяной: если б он тоже мог решиться вот так с Алинкой... но она такая умопомрачительная и неприступная... И вообще, как после стольких лет невинной дружбы взять и заговорить о любви? Эх...
Глеб старательно отводил глаза и временами запинался. Но завершил речь твёрдо и веско:
— ...Так что нужно только денег раздобыть — и я клянусь, что доподлинно разузнаю, кто из нас дети космонавтов, а кто — алконавтов.
Никита с Марьяной молча переглянулись, пожали плечами и прильнули друг к дружке плотнее.
Алинка хмыкнула, скептически поводя мушкой-завлекушкой на правой щеке:
— Раздобыть... Глебушка, это ж как? Может, продать что-нибудь ненужное? Но чтобы продать что-нибудь ненужное, нужно сначала купить что-нибудь ненужное. Не украсть же! Нет, хорошо, что Мирон не пришёл, этот мутант-осеменитель точно загорелся б твоим бредом...
— Ничего не бредом! — раздражённо возразил Глеб.
А со стороны деревьев послышался басок Мирона:
— ...Интересно, и чем этот мутант должен заразиться?
С виду нескладный и неуклюжий, Мирон лихим прыжком перемахнул через перила:
— Привет! Я не забыл, я просто объяснялся с той, которая с трусиками на дереве... приходила к воротам, глупая... Но я сумел! Я — не маньяк.
— Рады за тебя... — буркнула Алинка.
— Так что тут за новости, Глеб?
— М-м... Ну что, всё заново рассказывать? Ладно, вкратце. Продвинутые интернет-программы сейчас пишутся интеллектуальными. Платные поисковики — именно такие. Чётко формулируем запрос по сайту «Детей нации». Проблема в том, что интересующая нас информация лежит в защищённом разделе. Что ответит поисковик? Что информация отсутствует. Соответственно, возьмёт с нас деньги только за обращение к системе. Копейки. А если сделать подряд сотню, тысячу запросов, запустить на полчасика программку, делающую тысячу запросов в минуту с разных адресов? Уж трояна-то я напишу как-нибудь. Умный поисковик быстренько подсчитает, какие он несёт потери, отказывая в предоставлении данных, запрошенных тысячами пользователей. И попытается взломать защищённые файлы. На такие операции поисковики не программируются, но в любой интеллект-программе возможности для обхода защиты заложены. Нужно лишь утопить её в запросах, чтобы она захотела убрать все преграды на пути к информации. В конце концов, на сайте «Детей нации» тоже принимаются пожертвования. И если мы попытаемся подкупить поисковую систему, то и она может поторговаться за информацию с интеллект-защитой сайта.
— Что-то больно просто получается...
— Всё гениальное просто. Интеллектуальные программы появились недавно, никто ещё не догадался использовать их в качестве автохакеров. Я смотрел в описаниях, перерыл кучу журналов: о проблеме возможной коррупции в среде интеллект-программ нигде ни полслова. Нет проблемы — невозможно с ней бороться. А проблемка-то есть...
— А ты уверен?
Глеб развёл руками:
— Пока не проверишь на практике, невозможно сказать точно. Но теоретически... теоретически — сто процентов, что подкуп сработает. Я тут объяснял ребятам блок-схемы на пальцах, но это долго...
— Особенно для тупых, как я. Ладно, поверю на слово. Деньги нужны, да? Много? И где их брать?
— Нужно много. А где их брать, я хотел спросить у вас. Деньги не компьютеры, в них я плохо понимаю.
Мирон задумчиво почесал в затылке.
Марьяна предложила:
— А можно с Мироновых баб оплату услуг требовать. Озолотимся! Чего этот универсальный осеменитель забесплатно трудится? Что за благотворительные акции, ёлки-палки?!
Алинка начала ржать.
Мирон печально покосился на неё и сказал:
— Нет, с баб денег брать не будем. Будем трясти туристов. А что? Мало мы забесплатно нафольклорничали, зря столько призов наполучали? В шоу-бизнес нас не пустят, конечно, да и кому мы там нужны. Но на Старом Арбате в прошлом году не были? Помните, как там латиносы зажигали? Толпа только так отстёгивала червонцы. Вот и мы выйдем со своими балалайками и ложками, мальчики в косоворотках, девочки в сарафанчиках... нашей красивой Алинке дадим шляпу в руки: накидают чего-нибудь, будьте уверены. Как такой красотке не накидать? И накидают побольше, чем латиносам. На Арбате ж одни туристы, они что в Москву едут на латиносов смотреть? Местная экзотика гораздо интереснее!
— Как будто с Арбата нас не погонят, — усомнился Никита. — Да нас и в Москву не выпустят. На поезд надо садиться ночью. А утром — построение в интернате.
— Это проблема, — согласился Мирон. — Но решаемая.
Алинка возразила вслед за Никитой:
— Ага, решаемая... Сто пудов, на Арбате тот же шоу-бизнес, все места давно поделены. Только сунься — таких тебе накостыляют...
— Ну, надо ещё будет посмотреть. Я, например, сомневаюсь, что те латиносы ходят на Арбат как на работу. Но у кого-то есть другие варианты?
Вариантов больше ни у кого не нашлось. И Мирон начал строить планы:
— Алинке надо будет сарафан обрезать покороче. За красивые коленки больше дадут.
— У меня над левой коленкой шрам, — попыталась увильнуть Алинка.
— Ничего, он маленький. Только добавляет пикантности.
Ещё раз почесав затылок, Мирон объявил:
— Надо будет и эту жертву аборта привлечь... ложечника нашего, Витьку-гомункулуса. Остальных из ансамбля к чёртовой матери, а ложки нам не помешают. К тому же гомункулус — первый любимчик у Дашки Ивановны. А Дашка все свои ночные дежурства одно любовь крутит с охранником Жердяевым. Вот гомункулус и обеспечит нам тылы — Дарьей и её охранником. Кстати, Жердяева можно даже с собой взять, чтобы крышевал нас на Арбате. Ну, с ментами договаривался... он ведь тоже мент бывший, насколько помнится.
— Хорошая мысль, — согласился Глеб. — Но что мы Дарье с Жердяем врать будем?
— Чёрт их знает... Может, Витьку и озадачим? Гомункулус их струны должен хорошо знать, он Дашке как сын родной...
* * *
Витька считался лучшим интернатовским художником, все плакаты и стенгазеты разрисовывал.
Однажды он рисовал плакат на тему «Детей нации». Слоган там был такой: «Будущее России растёт в пробирке». Директор интерната дал задание изобразить зародыша посимпатичнее, чем они есть на самом деле. Витька долго думал, как можно приукрасить действительность. В итоге изобразил зародыша эдаким сутулым культуристом с короткими ручками-ножками, зато с большой головой. Лицом, а в особенности дебиловатой улыбкой, зародыш сильно смахивал на художника: видимо, другой модели, помимо собственной персоны, для эталонного человека Витька не нашёл.
Директору Николаю Степановичу плакат в целом понравился. Вывешивать его в вестибюле позвали Глеба с Мироном. Мирон зашёл в художественный класс, глянул на изображение и фыркнул:
— Ну и гомункулус!
Глеб присмотрелся, сверился с оригиналом, застенчиво стоящим в сторонке, и огласил, не подумав:
— Да это ж Витька! Только совсем засушенный.
Плакат так и не вывесили. А к неказистому и болезненному, склонному к сутулости Витьке намертво приросла кличка «гомункулус». На самом-то деле как раз гомункулусы должны были б появляться из пробирок, а про Витьку все думали, что он — точно отказник. От космонавтов такого хилого потомства невозможно ждать. Впрочем, жертвой аборта Витьку тоже продолжали дразнить. Но гомункулусом — чаще.
Он и сам не сомневался в своём происхождении...
Поэтому уговорить его поучаствовать в атаке на сайт «Детей нации» стоило немалых трудов. В уговорах участвовала вся компания.
Витька сначала твёрдо заявил, что он ни за какие пряники не подпишется на участие в их авантюре. Потом всё-таки выдал:
— А что мне будет, если вам помогу?
— Ты неправильно спросил, гомун... гомик-петушок, — сообщил ему начинающий терять терпение Мирон. — Ты бы лучше поинтересовался, что тебе не будет, если поможешь...
— Подожди... — притормозил мутанта-осеменителя Глеб. — Витька, ну чего ты выделываешься, пацан ты или не пацан? Тебе наша дружба не нужна? Ведь ещё экзамены сдавать, тесты на компьютерах... всегда поможем! А хочешь, так возьми деньгами свою долю заработанного на Арбате...
Витька изобразил задумчивую гримасу. Потом заявил, косясь на Мирона:
— А пусть он мне девку найдёт, раз я пацан. Только такую, чтобы без проблем и осложнений. И чтоб не смеялась.
— Мощно! — прыснула Алинка, но тут же осеклась. Все с надеждой посмотрели на Мирона.
Марьяна веско объявила:
— Мирон, надо посодействовать товарищу!
— Точно надо, — подтвердил Никита.
Мирон ошарашенно похлопал глазами, потом широко развёл руки:
— Да без проблем! И какой смех, Витя? Дело-то житейское...
— Только девку вперёд, — предусмотрительно потребовал гомункулус.
* * *
Через два дня Мирон всё устроил. Когда повёл Витьку на встречу с его первой женщиной, следом увязалась вся их банда.
Это был субботний день, родители девушки уехали на дачу, оставив на неё свободную квартиру. Но свидание было назначено на центральной городской площади, у памятника Александру Невскому. Тоже человек спасал нацию, между прочим...
Мирон с Витькой шли впереди, остальные деликатно толпились в нескольких шагах за их спинами.
— Вот она, — кивком показал Мирон, когда они осторожно выбрались на площадь. — Стоит у самого памятника. В кожаной жакетке и джинсовой юбке.
Гомункулус глаза вытаращил:
— Вон та, что ли, квадратная, в чёрных сетчатых чулках? Вон та кривоногая крокодилица?!
За их с Мироном спинами Алинка ностальгически протянула:
— ...А звали девушку Федей...
Потом она спрятала лицо за ладонями, резко развернулась и пошла прочь. Звуков рыданий или смеха не было слышно, но Алинкины плечи ходуном ходили.
Глеб посмотрел ей вслед, потом перевёл взгляд обратно на крокодилицу у памятника, и его передёрнуло.
Мирон наставительно произнёс:
— Ты, Витька, что-то сильно разборчивый. А я тебе так скажу: ты ни сейчас, ни вообще по жизни особенно не перебирай. Иначе так век и прокукуешь в девственницах. Люби всех подряд — бог увидит и пошлёт красивую. А девушку зовут не Федей, а Леной. Она, может, на лицо не очень, зато добрая внутри. И душевная. И там, где надо, у неё всё устроено как положено. Я сам проверял. Давай, не дрейфь, космонавт. Пошёл, я говорю!
Глеб подтвердил:
— Точно, Витька. Дарёному коню вообще в зубы не заглядывают. И ты сам рассуди: ну какие тебе фотомодели, они ж смеяться будут, а ты комплексовать. Так что хорошая девушка Лена — это тебе лучше не придумаешь для первого раза.
Марьяна согласилась:
— Мирон правильно всё устроил, да Мирону ж и правда лучше знать, как надо.
— Давай, жми на газ, — толкнул Витьку в спину Никита. — Мы верим, что марку нашего интерната ты не уронишь.
— Ага, — кивнул Мирон. — Смотри Витька, чтоб мне за тебя стыдно не было... Не посрами седин...
И гомункулус пошёл на Лену. Куда ему было деваться...
Глеб осторожно поинтересовался у Мирона:
— Слушай, а это не та, у которой трусики на дереве?
— Нет, ты что... — отмахнулся Мирон. — Та совсем дура, а Ленка — нормальная девчонка. Вот увидишь, гомункулус ещё спасибо скажет...
И гомункулусу действительно в итоге понравилось! Вечером, допущенный в священную беседку, он делился впечатлениями:
— А она классная оказалась! С ней и поговорить можно. И завтра мы с Леной в кино идём...
— Слушай, молодец! — радовались за Витьку. — Вот видишь, а ты нос воротил... Мирон своё дело знает, какую попало под друга не подложит! Глядишь, ещё и женишься на Лене...
Витька-гомункулус смущался, краснел, но был чрезвычайно доволен собой и жизнью. И даже практически не сутулился.
Потом, когда радости поутихли, у счастливого гомункулуса поинтересовались, чем можно подкупить Дарью Ивановну, чтоб она посодействовала налёту на Арбат.
— Не знаю, — сказал Витька. — Вообще-то Дарья добрая и своя в доску. Помочь может. Но если сказать ей всё как есть, то нет, на такое она не пойдёт... Хотя и не заложит, наверное... да нет, наверняка закладывать не станет. Но в остальном сделает всё, чтобы помешать. А как и о чём ей соврать — не знаю.
— Жаль, — посетовал Глеб. — А мы на тебя надеялись... Ну ладно, давайте вместе думать.
Стали думать. Первым, конечно, подыскал вариант Мирон.
— А помните, — сказал он, — как наша принцесса...
Тут он многозначительно покосился на Алинку, разумеется.
— ...Как наша принцесса в детстве больше всего жалела не о том, что у неё родителей нет, а об отсутствии бабушки. Бабушка завещала бы Алинке фамильные драгоценности, которые носила бабушка бабушки, а прабабушка той прапрабабушки в этих драгоценностях танцевала на балах в каких-нибудь Дворянских Собраниях или на Императорских Приёмах. Давайте соврём, что хотим осуществить Алинкину мечту, заработать ей на фамильные драгоценности? В подарок от нашего интерната? Принцесса она у нас или не принцесса?!
— Ну вот ещё! — возмутилась Алинка. — Придумал, мутант... Мало ли о каких глупостях я в детстве мечтала! Смешно. Да и на нормальные драгоценности одним концертом на Арбате не заработаешь. Даже десятью.
— ...Нормальные... — буркнул Мирон. — Запросы у вас, у прынцесс...
Глеб предложил:
— А давайте скажем, что хотим собрать себе на августовский тур в Луноград: на карманные расходы. Чтобы можно было и на дискотеку сходить, и коктейли в баре заказать... молочные. А то ведь в интернате много не дадут.
— Это хороший повод, — согласилась Алинка. — Только мелковато для того, чтобы в Москву рвать на заработки. Дашка Ивановна скажет, можете здесь в июне-июле куда-нибудь устроиться подработать.
— Как пить дать, скажет, — согласилась Марьяна. — Нужно врать, что деньги мы хотим собрать для Фонда Восстановления Лесов Амазонии. Цель наша благородная... дать кислород задыхающейся планете...
— Угу, — кивнул Мирон. — Цель, конечно, благородная. Только в припадок такого благородства у нашей компании даже Дарья не поверит.
— Надо врать, что деньги нам нужны на платные подкурсы в Космическую Академию, — заявил Никита. — Это не глупости и не блажь, на это нормальный воспитатель и своих денег подкинет.
— Да, это хороший вариант, — согласилась Алинка. — Только я что-то ни от кого из вас не слышала, чтобы он в космос рвался.
— А ты? — поинтересовалась Марьяна.
— Я — да. Но кроме меня — кто?
Глеб удивился:
— А ты что, правда в Космическую Академию мылишься?
Он до сих пор об Алинке такого не знал.
— Хочу попробовать, — подтвердила Алинка.
Глеб задумался.
Глядя на его омрачившееся лицо, Мирон хохотнул:
— А вот и ещё один кандидат в космонавты народился! А что? Об Академии мечтает Алинка — она и нас убедила, нам тоже с нею захотелось. Никита с Марьяной — на медицинский факультет, остальные — тоже куда-нибудь, нужно только придумать, куда. Мы дети космонавтов, в конце концов, или как? Звёзды зовут! Ура, товарищи, ура!!!
— Идиот, а не осеменитель... — поморщился на него Глеб. — Ладно, как вам такое предложение: говорим, что хотим собрать денег для Амазонии, а заодно — и себе на Луноград. Благородный порыв с корыстным подтекстом. В это можно поверить, по-моему.
— О, точно! — просияла Алинка. — Типа, мы такие хитрые, да? Мне нравится! Дарья тоже умилится и нам поможет. Тем более, мы ж будем с Витькой. Она уже ради того, что её любимца в самую крутую интернатовскую банду взяли, расстарается на радостях. И своего Жердяева привлечёт.
На том и сошлись.
* * *
Уговорить Дарью оказалось даже легче, чем надеялись. Она действительно умилилась их «хитрости» и действительно очень была рада за своего гомункулуса, внезапно нашедшего себе друзей, таких уважаемых среди сверстников. К тому же эта одинокая, ещё довольно молодая женщина и по характеру была доброй и мягкой, всегда с удовольствием помогала интернатовцам, старалась, чтобы в их жизни тепла и радостей было побольше. Её любили здесь, доверялись ей, и она всегда оправдывала доверие и любовь интернатовцев.
Согласился помочь и Жердяев, даже сам вызвался сопровождать компанию на Арбат.
Сразу после последнего звонка собирались на гастроль, ждать оставалось недолго. Настроение было эйфорическое.
Как вдруг плеснул в бочку мёда свою изрядную ложку дёгтя Витька-гомункулус.
Компания восстановила прежнюю традицию каждый вечер собираться в беседке за садом — и даже Мирон являлся регулярно, временно притормозив на амурных фронтах. Витька тоже старался не пропускать встреч, хотя и продолжал встречаться с Леной.
Вечером накануне последнего звонка на посиделках в беседке присутствовали все. Оставалось два дня до запланированной поездки на Арбат. Жердяев уже ездил в Москву на разведку и сказал, что всё нормально, свободные места есть, он одно присмотрел и даже поддержкой тамошней милиции заручился — недорого.
Предвкушения рвались из души, как шампанское из бутылки...
Все шутили о том, у кого каким окажется происхождение, соотносили его со своими планами на взрослую жизнь. Помалкивал один Витька, застенчиво улыбаясь... Витьку старались не трогать. Как-то неловко было дразнить его родителями-космонавтами (ну откуда у него такие), а дразнить родителями-алкашами — даже подло.
Всё-таки Мирон не сдержался, подколол:
— Жаль, Витьке не интересно, что у него за папаши-мамаши... Глеб, а может, вообще не будешь смотреть, от кого он народился?
Все выжидательно притихли.
Витька усмехнулся:
— Да можно и не смотреть. Знаете, не хочу вас заранее расстраивать... но и вам украденное знание радости не принесёт. Попомните мои слова: кем бы ваши родители ни оказались, вы всё равно окажетесь разочарованы.
— Почему? — спросила Алинка.
— Да потому что. Ну, пусть даже вы тут все дети космонавтов. Что это меняет? Пробирочники или нет, а всё равно мы все здесь — отказники. Мы всё равно одинаково ущербные и убогие. Всё равно наши родители — фикция. Были фикцией, фикцией и останутся. Никого нет у нас за спиной. Ну, поставите вы туда по призраку... Что изменится? Может быть, станет даже хуже. Потому что сейчас мы хотя бы не знаем, чего оказались лишены, что потеряли. А потом будем знать. Может, это окажется ещё тяжелее.
Витька высказался — и в беседе стало тихо.
Но Мирон махнул рукой:
— Да ерунда всё это... Конечно, ничего не изменится. Но незнание — тяжелее.
Марьяна, не переставая обжиматься с Никитой, промурлыкала:
— А вот нам двоим вообще всё равно, кто там были наши родители, да и были ли... просто любопытно чуточку. А по большому счёту — нет разницы. И они нам не нужны. Совсем.
Алинка согласилась, — правда, голосок у неё прозвучал с хрипотцой:
— Я тоже давно плюнула... Знать бы, конечно, хотелось... Но на самом деле, какое мне дело до этих родителей, кем бы они ни оказались?
— Да есть дело! — воскликнул Витька. — Только дело это не в том, кто они, а в том, что их нет и не будет... да и не было! И уже ничего не изменить... Вот вы, наверное, за собой и не видите, а я давно подметил одну показательную деталь: у нас тут никто улыбаться не умеет. Дарья — умеет, Жердяй — умеет. Лена моя умеет. А из нас — никто.
— Как это улыбаться не умеет? — удивился Глеб. — Это ты, Витька, какую-то чушь порешь. А, к примеру, за что бабы любят Мирона, как не за его подкупающую улыбку?
— Жалко им его, вот и любят. Улыбка... Вон Никита с Марьяной на физиологический факультатив со мной ходили, не дадут соврать. Есть в физиологии такое понятие, «улыбка Дачена». Названа так в честь учёного, который её описал. Эту улыбку ещё в прошлом веке изучили. Она получается только тогда, когда активизируются большая скуловая мышца и круговые мышцы глаз. Вообще говоря, улыбки бывают разные. Вежливая, снисходительная, добродушная, ироническая, заискивающая... А настоящая улыбка искреннего счастья одна — Дачена. Все остальные легко имитировать, а эту — очень трудно, даже не всем профессиональным актёрам под силу.
Оратор от переполнявших его чувств поднялся:
— Я никогда не видел улыбку Дачена ни у кого из интернатовцев. Ни у Мирона, ни у Глеба, ни, тем более, у Алинки-блондинки, у неё и близко нет ничего похожего. Даже Марьяна с Никитой гримасничают, а не улыбаются! Что говорить об остальных... И я тоже не умею улыбаться.
Договорив, Витька ссутулился и быстро пошёл прочь из беседки. Все молчали, обескураженные его заявлением. То ли он придумал над ними подшутить, то ли нафантазировал себе что-то, то ли действительно... Ведь и правда, кому из них было знакомо чувство настоящего, безоглядного счастья? Каждому подумалось, что, наверное, никому...
Вишни в саду давно отцвели. Зато все деревья играли в закатных отблесках сочными красками свежей, весёлой зелени. Отойдя на несколько шагов гомункулус обернулся. И поставил всей банде окончательный диагноз:
— Никто из нас не знает, что такое счастье... И потому никогда его не найдёт. Хотите — узнавайте про родителей, хотите — нет. А судьба наша от того не изменится. И ничего хорошего нас одинаково не ждёт. Заранее знаю, что с каждым будет, можете смеяться... Только не обижайтесь, если сбудется. А оно сбудется! Как на ладони вижу наше будущее. У мальчиков впереди запойное пьянство, у девочек нелегальные аборты, у тех и других — карьерные неудачи и разводы, возможно, тюрьма. А в итоге — одинокая старость в приюте для престарелых, если кто-то до старости доживёт. Я — вряд ли. Эх!
Витька-гомункулус махнул рукой и ушёл.
И никто в беседке ничего не стал говорить на тему его выходки. Чёрт знает, что можно было бы сказать. Стали обсуждать репертуар. Настроение ощутимо подпортилось.
* * *
...В Москву ехали волнуясь, то помалкивая, то повторяя на словах и пальцах репертуар. А возвращались — веселясь и ликуя. Для Жердяева разыгрывали предвкушения, как будут тратить заработанное в Лунограде, и от этой игры заводились ещё сильнее. На ушах по поезду ходили.
Концерт удался на славу. Заработали столько, что Глеб предложил и правда половину отвалить Фонду умирающей Амазонии, чтобы Дарья ничего не заподозрила.
Да и вообще всё прошло как по маслу. Местечко им Жердяев подыскал то, что надо, очень выгодное: довольно широкая площадка на булыжной мостовой, где и развернуться можно, и для публики место оставалось. Вышли, достали инструменты. Мирон звучно объявил на русском и на английском:
— Внимание, внимание! Москвичи и гости столицы, дамы и господа! Впервые на Арбате и всего одна гастроль! Народные московитянские песни и пляски! Дудка, балалайка, икра, водка! Русский турбо-фолк, как он есть!
И грянули... Мирон и Никита — на двенадцатиструнных электробалалайках, Марьяна на свирели. Витька-гомункулус — своё знаменитое шоу на ложках с жонглированием. Глеб — на синтез-гуслях и вокал. Алинка — бубен и пляски в мини-сарафанчике...
В Кремлёвском Дворце и на этнофестивалях они так не зажигали, настолько отвязно-бесшабашного турбо-фолка не показывали... Да и вообще где вы вот так запросто увидите и услышите живой турбо-фолк, да ещё русский? Мигом толпа собралась, фотовспышки так и замелькали. Русских и вообще представителей белой расы — раз, два и обчёлся... Зато французские арабы, немецкие турки, американские афролатины, азиаты всех сортов — друг на дружку лезут, чуть не затаптывают, лишь бы в партер выбиться.
Успех был невероятный. Алинке даже не пришлось со шляпой к публике выходить — Жердяев едва успевал рассовывать купюры с мелочью по рюкзакам, чтобы на мостовую не сыпались. Алинка только раз и понесла эту шляпу, широкую, глубокую, соломенную, когда Глеб в завершение концерта затянул свои авторские вариации на «Чёрного ворона». Тут уж в шляпу от цветного интернационала полетели не червонцы с монетами, а сплошь стольники...
В общем, деньги они заработали в количестве более чем достаточном.
А хакерские скрипты с троянами у Глеба уже были наготове.
* * *
На следующий день после обеда перевели деньги на виртуальные счета, и Глеб занялся атакой на сайт «Детей нации». Прямо с компьютерного класса интерната — а какая разница? Если распознают атаку и вычислят компьютер взломщика, то хоть новый покупай, а Глеба вычислят запросто.
Дожидались вестей от него в беседке. Обстановка была нервная. Мирон безостановочно маячил туда-сюда по проходу. Алинку мелко трясло. Никита с Марьяной совсем друг дружку залапали. Один Витя-гомункулус был спокоен как танк.
Временами молчали, временами начинали говорить обо всякой ерунде, вроде шашней Дарьи с Жердяевым, Лунограде или цветных особенностях вчерашней публики на Арбате. Темы обрывались на полуслове, как будто каждый раз все в какой-то момент вдруг забывали, о чём шёл разговор...
Потом Мирон выбился из сил, бегая по беседке. Сел на скамейку и удручённо заявил:
— А знаете, Витя прав. Ерунда всё это. И не нужны нам никакие знания о родителях. Всё равно их у нас не было и не будет, одни призраки. Лучше б мы правда драгоценности Алинке купили, чем такие деньги попусту тратить. Ну неужто не хватило бы?
Алинка пожала плечами:
— На что-нибудь скромное, современное могло бы хватить, наверное. На коллекционные драгоценности, которые действительно можно было бы считать фамильными, наверное, маловато... Впрочем, какая разница. Зачем мне эти драгоценности?
— А знание о своём происхождении тебе нужно?
— Не знаю. Уже правда не знаю! Даже не знаю, что лучше: быть рождённой естественным образом, как все нормальные люди, но от каких-нибудь алкашей, которым дети не нужны, или от космонавтов, но в пробирке. По-моему, здесь что не хрен, то редька.
— Это точно. И Витька был прав... Никакой вариант не принесёт нам радости. Мы вообще не умеем радоваться. И прав Витька, что мы не знаем, как быть счастливыми. Потому и не будем... Вот казалось бы... Ну что не жить, что не радоваться, а? Что мешает нашему счастью здесь и сейчас? Сиди, например, мучайся загадкой о размерах и цвете сосков Алинки. Какие они: большие или маленькие, розовые или коричневые... Сиди и мучайся. И будь счастлив — разве ж не счастье, жить такой загадкой? Ан нет...
— Дурак ты, Мирон. И представления о счастье у тебя тоже дурацкие. Я, вот, на самом деле уже расхотела в Космическую Академию. Знаешь, почему? Хочу выйти замуж, нарожать кучу детишек... большую-большую кучу. И чтобы все улыбались... Я всегда о детях мечтала — а сейчас ещё сильнее прежнего. Так что Витька врёт.
— Ага, — поддакнула Марьяна. — На то он и гомункулус! Мы с Никитой тоже мечтаем побольше детей родить и растить. И даже ещё с детских домов взять на воспитание, чтобы у них тоже были папа с мамой. Не будет никаких пьянств и абортов, ни за что не будет...
— Витька врёт! — уверенно и твёрдо подтвердил Никита.
Мирон печально вздохнул:
— А по-моему, ничуть не врёт. Это мы только мечтаем так. А жизнь никогда не складывается подобно мечте. Иначе б и детских домов никогда не было, и нас, отказников с пробирочниками, никогда б не случалось. Кто мечтает бросать детей или быть донором генов? То-то и оно...
И снова оборвался разговор, но теперь уже просто потому, что возражать Мирону было трудно, очень трудно, но и соглашаться с ним — невозможно...
Наконец, пришёл Глеб. Вид у него был какой-то растерянный, чуть ли не побитый.
После долгого молчания Мирон сдался:
— Ну что?
Глеб помялся и начал каяться:
— Ну, значит, так... В общем, подумал я, подумал, и решил... А оно нам нужно, знать об этих родителях, которых не было? В общем, простите, ребята. Я решил потратить деньги на другое.
Все облегчённо перевели дух: будто камень с плеч упал... Странно, но все оказались только рады, что своего происхождения пока что не узнают.
Тем не менее, Мирон поинтересовался:
— Ну и куда дел деньги? Родители-то, чёрт с ними... просто любопытно.
— Да понимаете, дело в том... В общем, атаковать через подкупленный поисковик можно ведь не только закрытые базы данных. Например, в виртуальном казино для определения выпавшего номера на рулетке используется генератор псевдослучайных чисел. Если знать исходное состояние системы, то достаточно мощный компьютер способен просчитать, на какое число выпадет выигрыш при следующем ходе. Важно только правильно спросить поисковик...
— Чёрт возьми! Тебе что, сделалось мало того, что мы заработали?
— На фамильные драгоценности для Алинки — мало. Почему-то Витька сказал, что среди нас она улыбается самой несчастной улыбкой... Но её маленькую мечту можно было б осуществить. Я посмотрел по сайтам. Есть разные драгоценности, новоделы не так уж и дороги. А вот настоящие раритеты, работы старых мастеров...
Алинка не выдержала:
— Ну ты даёшь, Глеб! Вообще с катушек слетел?! Нет, я думала, один Мирон параноик, а оказывается, здесь вообще дурдом. Психбольница. Да как бы я стала носить драгоценности на общие деньги, — на деньги, которые мне не принадлежат?
— А по-моему, правильно, — встрял Мирон. — Витька свой выигрыш уже получил, у него теперь Лена. Я б за Алинку радовался не меньше Глеба. А этим двоим медикам, — Мирон кивнул на Никиту с Марьяной, — кроме их петтинга, вообще ничего не надо.
Никита с Марьяной прыснули и в один голос подтвердили:
— Это точно!
— Так ты выиграл Алинке на приданное? — спросил Мирон.
Глеб сокрушённо покачал головой:
— То ли там защита особая, то ли вся моя система не сработала. Хорошо ещё, за хвост вроде бы никто не ухватился... Хотя кто знает. Если завтра за мной не придут, значит, обошлось. А денег больше нет.
— Чё-о-орт... — протянул Мирон. — Ну ты лоханулся... А и правда! Ты бы подумал сначала, одно ли это и то же, подкупить нищий сайт с государственной программой и казино! В натуре лоханулся ты, Глеб! Чёрт, а! Жалко-то как... купили б хотя бы обыкновенные камушки. Какая вообще разница, старинные они, новые? Новые что, хуже выглядят?
— Да не хуже. Какая вообще разница, как они выглядят? Главное — их история. Алинке ведь тоже не побрякушки нужны были, дорогие они или дешёвые. Семейная реликвия...
— Вообще-то да. Но всё равно жалко.
— Да, жалко, — сказала Марьяна.
— А может, — предложил Никита, — ещё разок на Арбат, а?
Витька вдруг рассмеялся:
— Мощно вы вошли во вкус...
Остальные тоже заулыбались. Даже Глеб, — правда, его улыбка была виноватой.
Алинка потрясённо всплеснула руками:
— Ну, вы тут точно все параноики... Хотя приятно. Нет, за драгоценностями для меня мы на Арбат не пойдём. Спасибо, конечно. Но хорошо хотя бы, если Глеба теперь не арестуют.
Неудавшийся хакер пожал плечами:
— Завтрашний день покажет.
* * *
Пришедший день не показал интереса правоохранительных органов к Глебу и к интернату вообще. Вечером снова собрались в беседке — чтобы перевести дух и всё-таки решить насчёт повторных гастролей на Арбате.
Настроение у всех было приподнятое. Особенно сиял почему-то Витька-гомункулус. Когда все собрались, он извлёк из-за пазухи коробочку, лоснящуюся чёрным бархатом.
— Гляньте, что у меня есть. Только что моя Лена принесла... Велела передать Глебу.
Глеб с довольной ухмылкой взял коробочку, глубоко вздохнул...
— Ну что, мутанты и гомункулусы... дорогие мои параноики нации! Я вчера вам один раз правду сказал и один раз солгал. Я действительно играл в виртуальном казино, но не проиграл. Ну, извините уж... Должен я был вашу реакцию проверить? А заодно — потянуть время, для того чтобы покупку успели доставить по адресу. К тому же, разумеется, я её выписал не на интернат, а на родителей Витькиной невесты.
Он раскрыл коробочку и протянул её Алинке:
— Вот... Восемнадцатый век, изумруды в алмазах и золоте. Работа голландских ювелиров, из фамильных драгоценностей князей Северецких. Я проверял, в экипаже альфацентаврийского корабля числятся их потомки. И раз уж так совпало, то кто знает... может, ты — княжна Алина Северецкая?
Алинка, сделав огромные глаза, отчаянно завертела головой, отказываясь...
— Ура-а!!! — заорал Мирон. Никита с Марьяной зааплодировали.
— Да не могу я...
— Можешь-можешь! — схватил её за плечи Мирон, подталкивая к подарку.
— Имеем мы право на свою фамильную интернатовскую принцессу или не имеем? Знаете, раньше люди братались кровью... И считались потом родными. Породнимся Алинкиным золотом? Это ж не финансовое вложение... это символ... а мы тоже не беднее Алинки получаемся. У неё — фамильные драгоценности, у нас — вся она, наша безумная принцесса вместе со своими изумрудами и тайной размера и цвета сосков... Не, я сейчас не про то, о чём вы подумали. Я про то, что коситься в лифчик к родной сестре — это извращение даже по мутантовским понятиям.
— Вот придурок... — в очередной раз отпустила в адрес Мирона Алинка. Но коробочку из рук Глеба наконец взяла.
А Глебу при словах Мирона вдруг кольнуло в сердце: ведь и правда, Алинка так и останется для всех них и для него лично недостижимой, загадочной княжной-принцессой, настоящей или самозванной, что звучит одинаково гордо... и чуть-чуть сестрой. И поэтому этот подарок — только навсегда фиксирует пропасть между ними.
Ну и пусть. Зато такой улыбки, как теперь, Глеб на прекрасном Алинкином лице никогда не видел. Он тоже улыбнулся.
Уже вся их турбо-фолк-банда дружно улыбалась — и если б Витя-гомункулус сказал им в тот момент, что это не улыбка Дачена на каждом из их лиц, то его б, наверное, убили.
Но он не мог сказать такую глупость. Потому что это действительно была счастливая улыбка Дачена.
Сергей Бережной © 2008
Обсудить на форуме |
|
