ПРОЕКТЫ     КМТ  

КМТ

Край света

Павел Семененко © 2011

Легенда о перекати-поле

   

Я сделаю всё, чтоб не сбиться с пути... Я иду, чтобы жить... Я живу, чтоб идти...

   Слова неизвестного Автора



   

    В пещере пахло гарью. Мерзкие щупальца холода ощущались кончиками вздыбленных на теле волос. Очень досадно, когда тебя после сытного ужина, сонного, в халате поверх пижамы — вытаскивают в подобное место. К слову, на ужин были перепела, хорошенько пропитанные маринадом, с добавлением листьев мяты и молотого кориандра, зажаренные на вертеле до хрустящей корочки. После такого блюда оказаться в пропахшей гнилью дыре, усеянной светящимися поганками, да ещё и шлёпать босыми ногами по грязи...

    — Ах, моя маленькая Сьюзи. Что она подумает, когда проснётся и не обнаружит меня рядом? — прошептал профессор Кудриков и громко кашлянул.

    Эхо принесло в ответ женское: — Ты где? Ты где? Ты где?

    — Постойте-ка, какая к чёрту Сьюзи? — профессор остановился и задумчиво почесал затылок. — Саша! Конечно же Саша. Какая ещё Сьюзи, Господи помилуй?

    Мрак не рассеивался, жижа под ногами стала гуще. Профессор, бормоча под нос проклятия в адрес ЖКХ, шел неведомо куда. Порой ему казалось, что он бродит по кругу. Или по квадрату. Или по треугольнику. Не важно, потому что злосчастная геометрическая фигура никак не желала заканчиваться. Тьма, словно теория относительности, преследовала профессора, и он чувствовал себя перед ней прямо как тогда, в детстве — беспомощным и ничтожным.

    — Это наказание какое-то, — профессор остановился, чтобы перевести дух.

    — Ты где? Ты где? Ты где? — послышался уже знакомый женский голос, но он прозвучал безнадёжно далеко.

    — Да здесь я... — вздохнул профессор.

    Яркая вспышка озарила на миг путь перед ним. Профессор охнул от неожиданности. Буквально через десяток шагов в лицо ударил поток свежего воздуха — выход рядом. Кудриков зачем-то потёр краем пижамы очки и нацепил их обратно на нос. Сегодня он крепко щёлкнул по зубам проклятым дельцам из министерства. Решили отправить на пенсию, за то, что затянул сроки презентации сенсационного открытия. Врёшь — не возьмёшь! Профессор Кудриков не кисейная барышня — кремень! Бумагомараки, чёрт возьми! Выгнать старика взашей! Уничтожу всё до самой простейшей формулы — порву, сожгу! Хрен вам, сукины дети! Ничего не получите! Но они ведь уволили...

    — Уволили? — профессор схватился за грудь и присел на замшелый валун. — Они... меня уволили... Позвонили минут двадцать назад...

    Погрузившись в воспоминания, он побрёл дальше. Тридцать с небольшим лет исследований в области квантовой физики, дело всей жизни, «нобелевка» на горизонте и тихая старость на даче в Гаграх. Уволили за неповиновение... Профессор остановился на краю каменного выступа. Он стянул с головы ночную шапочку, глядя на залитый ярким светом выход из пещеры: http://imglink.ru/pictures/20-08-11/bc9d99fc7bb1605d2674436b7e0af6af.jpg

    — Что же скажет Саша? Боже мой... — простонал Кудриков, и с выдохом будто сбросил тяжкий груз с плеч. — Постойте, какая Саша?.. Сьюзи! Конечно же Сьюзи!

    — Я должен привести двадцать три головы из Наварро в Джонсон... — прохрипел он, скользнул языком по сколотым в драках зубам и сплюнул.

   Сьюзи просила купить ей чулок в платяной лавке Мэтью Хэйли. Да, один чулок. Она одноногая, моя Сьюзи. В семнадцать лет, когда она с отцом перегоняла молодняк на ранчо дяди Боба, её укусила змеюка. Отец скакал весь день, загнал лошадь и последние шесть миль нёс дочурку на руках. Ровно в полночь двадцатого июня 1878 года, чтобы спасти девочке жизнь, док Спэйси открамсал её прелестную ножку.

   С тех пор минуло почти двадцать лет. Разные белоручки, вроде банкира Сильверстоуна родом из Йорка, брезгливо отворачиваются, глядя на моего прихрамывающего ангела. Но я так скажу — когда Сьюзи выхрамывает, изящно переставляя деревянную подпорку, мелодично постукивая ею об пол, по красоте с ней не сравнится ни птица павлин, ни даже звезда «Шоу дикого Запада» — Энни Уэкли. Без ноги даже сподручнее, что касается, ну вы понимаете... Пусть дамы прикроют свои очаровательные ушки. Я так скажу — у моей Сьюзи нет ноги, но всё, что между — наилучшего сорта, как виски мистера Джека Дэниела. Господь отнял у моей детки ногу, но одарил самым сочным плодом, что видел этот пустынный свет со времён Евы. Трое наших сорванцов и четыре дочурки тому подтверждение. Когда Сьюзи средь ночи забирается на меня, извивается, ревёт и стонет, будто чёрт — я боюсь её до безумия. И будто я не грабитель Билли Бой, пусть и в прошлом, а сопливый отрок преподобного Джонса.

   Пещера осталась далеко позади. Как и пастбище, и холм, с которого Билл долго всматривался в облака над пустыней, залитой призрачным маревом: http://imglink.ru/pictures/20-08-11/f356450f132ed1aa7507e91ecde1ab5d.jpg

   Билли шёл, оставляя следы на песке, которые ветер тут же превращал в свей. Чуялся терпкий запах полыни, мимо прокатилось перекати-поле. Краснокожие считали, что перекати-поле докатывается аж до края света. И как только оно там оказывается, то тут же появляется в самом начале, чтобы проделать тот же путь, но уже другой дорогой.

    — Где это я? Ничего не помню, чёрт возьми... — шептал Билл, теребя вязки потрёпанной шляпы.

    Он вспомнил жаркое из баранины, которое забабахала Сьюзи перед его отъездом. Да, она просто сокровище — пусть кто-нибудь возьмётся утверждать обратное — падёт возле её ноги с простреленной башкой. Сьюзи добавляет в жаровню какие-то коренья, растущие неподалёку от колодца. Эти клубни по вкусу напоминают миндаль, а как хрустят! Да, Сью, вернусь и расцелую тебя от маковки до пятки, если увижу на столе нечто подобное.

   Где-то неподалёку завёл свою горькую песню койот. Среди ковбоев ходит байка о том, как койот и его возлюбленная пустились через бесконечную пустыню на поиски благодатной земли. Спустя несколько дней тяжкого пути возлюбленная койота пала от голода и он, чтобы выжить, был вынужден убить её и съесть, зарыв кости у подножия холма. А когда взобрался на холм — увидел земли, полные еды и питья. С тех пор койот каждый день в полночь и на рассвете истошно воет, не в силах забыть своего страшного предательства.

   Билли бряцал шпорами туда, где, по его разумению, теплился рассвет.

    — Уэйк ап, литл Сьюзи, уэйк ап... — напевал он тихонько песенку, которою никогда не слышал.

    Споткнувшись, Билл грязно выругался, после чего смущенно перекрестился и посмотрел под ноги. В песке что-то белело. Он потянул на себя и в сумеречном свете узнал лошадиный череп с отверстием от выстрела на лбу.

    — Я?! — его будто стегнули кнутом по спине. — Я гнал стадо... Слюнтяй Питти, его ведь вздёрнули в Милуоки лет десять назад...

    Билли взял горсть песка и, закрыв глаза, медленно высыпал. По мере того, как прохладный песок утекал сквозь пальцы, в голове мелькали воспоминания. Питти выследил его и всадил пулю в лоб за предательство. Взобравшись на холм, Билли увидел океан, пристань и пришвартованный корабль.

    — Ты где? Ты где? Ты где? — донёсся женский голос из-за далёких барханов.

    — Прости, Сьюзи... Сьюзи? Какая еще Сьюзи? — подобрав подол, Саманта спустилась к пристани.

    — Стив, ты там?! — возле трапа валялись ящики, бутылки, мотки верёвки и пустые смоляные бочки.

    Ветер, подвывая, гулял по окрестным трущобам, бренча костяными погремушками на дверях матросских хижин. То тут, то там колыхались вывешенные сушиться рыболовные сети. Этот с натяжкой порт не годился для больших кораблей и его облюбовал сброд разной масти, промышляющий рыболовством. Тяжелый запах тухлой рыбы бил в нос. Заметив искрящуюся под ногами чешую, Саманта подняла голову. Небо заметно просветлело.

    — Боже, если они явились сюда раньше, чем я?! — она чайкой пролетела над пристанью и вбежала на борт. — Стивен, где ты? Нам нужно отчаливать — боцман дышит в спину! Борода и Джек уже сложили костры — они всё знают! Нас обоих сожгут заживо, если поймают!

    Саманта отбросила швартовы. Неделей ранее друг Стивена приобрёл им хорошую двухмачтовую шхуну, маневренную и быструю. Как раз то, что надо. На такой они без проблем достигнут порта Черчилл и затеряются в глубине Канады, как и было задумано. Провизии на борту предостаточно, так что быстрее бы удрать ноги. Фрегату капитана Мюррея не пройти сквозь здешнее мелководье, так что есть шанс улизнуть, держась берега. С парусами пришлось повозиться, ставить их в одиночку дело не женское. Но Саманта никогда не боялась ни пьяных матросов, ни мужской работы, ни самого дьявола. Эта черта досталась ей от матери, в ранней молодости взявшей в свои руки рыболовецкий промысел отца и сгоревшей вместе с этим делом во время ирландского бунта.

    — Стивен! — убедившись, что земля уже далеко, крикнула Саманта, направляясь в трюм. — Малютка Джо, Роджер, мистер Дик! Можно выходить — мы отчалили!

    В трюме поскрипывал шпангоут и бимсы, мерно покачивались пустые гамаки, было слышно, как за бортом плещутся волны. На судне не было ни души. Неужели головорезы капитана схватили Стива и остальных прежде, чем она появилась на пристани? Или, может быть, Стив в последний момент бросил её на произвол судьбы? Нет-нет-нет. Всё было продумано до мелочей. Стив ни за что на свете не отказался бы от задуманного. Ночью в назначенное время она ускользнула из борделя, где осела команда кэпа Мюррея, больше известного как Сэм-Душегуб.

   Четыре года Саманта плавала с этим пиратским дьяволом, от погони до абордажа, пуская на дно испанские галеоны и сжигая голландские каравеллы, если на борту был хоть один ирландец. Смерть матери начисто испепелила её душу и требовала отмщения. Так думала Саманта, пока не узнала Стивена. Его вызволили из клетки в трюме, во время очередного грабежа. Оказалось, что Стив не подчинился приказу капитана и отказался зарезать двух беглых негров, отца и сына. Мюррей, расправившись с командой, предложил Стиву выбор: дать клятву пирата и присягнуть в верности новому капитану, либо пойти на дно вместе со старым, болтающимся на рее. Стив выбор сделал. Хотя, давая клятву, держал крестик на руке.

    Саманта сторонилась новичка, но его весёлый нрав и неугомонная страсть к приключениям делали своё дело. С каждым днём она отчётливее понимала, что если не слышит его звонкого смеха, то сохнет от печали, словно морская звезда на солнцепёке. Кэп Мюррэй, переступивший через суеверие «женщина на корабле — к беде», считал Саманту своей собственностью. Едва не каждую ночь приходилось ублажать капитана, провонявшего табаком и примочками от геморроя за такую благосклонность. Раньше ей ничего не стоило полежать три-четыре минуты, раздвинув ноги, или получить оплеуху за то, что «второй капитан» никак не хотел подниматься на её мостик. Ей казалось, что жизнь прожита, а всё, что ждёт её впереди — кромешный ад. Стивен был первым отблеском, началом возрождения её души из пепла. Сейчас под её сердцем билось еще одно маленькое сердечко, и Стивен, только узнав об этом, поклялся на Библии обеспечить их семье достойное будущее.

    Как же хорошо ей было в те редкие моменты, когда им удавалось спрятаться где-нибудь на побережье. Стив сооружал немудрёный шалаш и разводил костёр, а она тем временем рыбачила с берега. Выпотрошив и хорошенько просолив рыбу, её вдевали на прутики и втыкали над углями. Пожалуй, эти тёплые вечера, наполненные любовной страстью и вкусом запечённой, чуть подкопчённой рыбки, навсегда врезались в её память.

    Саманта проложила курс, отложила буссоль и вышла на палубу. Она заметила, что в каком направлении бы она не правила — шхуна всё время плывёт к восходящему солнцу. Самого светила видно не было, но горизонт уже позолотился его приближением.

    — Господи, Стивен, ты должен быть рядом... — Саманта закрыла лицо руками, а когда убрала их, то едва не вскрикнула от неожиданности. Перед ней стоял Стивен, улыбаясь во все зубы.

    — Стив?! Где ты был?! Неужели я не заметила тебя? — она вскочила на ноги и повисла на его шее, прильнув всем телом.

    — Ты не заметила меня... — ответил он, не теряя улыбки.

    — Я так и думала... — Саманта немного отстранилась, чтобы присмотреться. Что-то в его облике казалось ей подозрительным.

    — А где остальные? Остались на берегу?

    — Остались на берегу, — сообщил улыбающийся Стив.

    — Странно. Но почему? Мы ведь столько готовились...

    — Готовились, — Стивен был неподвижен, с нестираемой улыбкой на загорелом лице.

    Он выглядел так, будто явился сюда прямиком из царства мёртвых. Какая неведомая сила овладела им?

    — Что с тобой, Стив? — нахмурилась Саманта.

    — Ты моя жемчужина, — Стивен рассмеялся, как обычно это делал, и вновь застыл, будто чего-то ожидая.

    — Стив, что происходит?!

    — Ты моя жемчужина, — Стивен рассмеялся точно так же, как в первый раз.

    — Кто ты?! — Саманта выхватила шпагу.

    — Я, — ответил он, улыбаясь.

    — Что происходит?! Я не понимаю! Стивен! — закричала она, бросила шпагу и зажала уши. Упав на колени, она попыталась встать, но крики и грохот не давали ей этого сделать.

    Молниеносно налетел шторм. Шхуну подхватили могучие волны, играя и подкидывая её, словно скорлупку, понесли к берегу. Стивен по-прежнему улыбался. Дождь хлестал его со всех сторон, вода струилась по лицу. Его улыбка вспыхивала от молний и вселяла ужас. Саманта заметила, что на палубе царит полный кавардак. Мачта сломана, палуба по правому борту разбита в щепки. От качки туда-сюда скользит тело мистера Дика, опутанное верёвками.

   Шторм и тьма, вода и обломки корабля — смешались воедино: http://imglink.ru/pictures/20-08-11/e5d4982bed710fffc828f3b2fd1508b3.jpg

    — Мы... налетели на рифы, уходя от пушек Душегуба... — вспомнила она.

    — Ты где? Ты где? Ты где?

    Я орёл, кружащий над горным хребтом Хамар-Дабан, истребляющий чумных крыс на подступах к маленькой горной деревушке. Я профессор Кудриков, открывший закон сжатия материи, но не пожелавший обнародовать его и сгоревший вместе со своей лабораторией. Я гроза ковбоев Билли Бой Младший, сдавший кровавую банду Слюнтяя Питти правосудию. Я девушка-флибустьер Саманта-София Каплан, отравившая изверга-капитана. Квоу, индеец из племени яхау. Гота, девушка из Лапландии. Медведь в таёжных недрах. Римлянин, грек, фин. Бак-Тэйв с планеты Илиар. Меня много... Но, в конце-концов, кто же я на самом деле?!

    Я не ощущал ничего кроме бесконечно доброго нежного света. Меня ласкала тишина, царящая вокруг. Мне хотелось делиться радостью и переполняющим меня светом с кем-то еще. Я вспомнил, что я монах Римпоче, добровольно замурованный в одной из горных пещер. Я достиг просветления и вспомнил все свои жизни, но... Но, стоя на пороге нирваны, я отказался раствориться в ней и вернулся, чтобы нести людям благо понимания. Значит, сейчас я не монах Римпоче. Кто же я такой?

    — Дела плохи, Марио, — передо мной сидел Джузеппе, наёмник Пана.

    — Я отдал Сальваторе всё, что у меня было...

    Джузеппе ничего не ответил, лишь отвёл глаза. Я вляпался в плохую историю, занял и прогорел. Пан думает, что я спрятал какую-то часть кэша, но у меня нет ни цента, чёрт побери! Они покоятся на дне морском — внезапный шторм потопил рыбацкое судно, на котором я вёз виски. Лучше бы я потонул вместе с этим проклятым грузом.

    — Марио, мой лучший друг во всей Америке, — меня втолкнули в комнату, где Пан и его подручные перекидывались в покер. — Наконец-то ты пришёл! Вот и отец твой заглянул на огонёк.

    Я увидел сидящего в углу отца, трепавшего поношенную шляпу в почерневших от мазута руках. На фоне роскошного кабинета он в своём видавшем виды костюме смотрелся, как помойная дворняга на писцовой шкуре. Отец смотрел на меня исподлобья. Всю жизнь он вкалывал, как проклятый, и лишь к шестидесяти годам обзавёлся маленьким автосервисом. Я очень любил своего отца...

    — Марио, твой отец любезно согласился отдать за тебя половину долга, но это только половина, — Пан, играя сигарой во рту, откинулся на стуле.

   Обезумивший поляк Тадеуш Вуйцик по прозвищу Пан собрал весь сброд преисподней и провозгласил себя их Доном. На самом деле никакой он нахрен не Дон. Он нанимает ирландцев, итальянцев, русских и даже чернокожих. Всего год спустя ребята Дона Магна перережут всю его банду, как свиней, а его самого бросят в котёл с жидким свинцом.

    — Дон Сальваторе, я отдал вам всё, что у меня было...

    — Фенито, ступидо! Заткнись! — лицо Пана побелело от ярости.

    Можно представить, что человек это палка, а жизнь это нож. Я понял, что сегодняшний тихий летний вечер навсегда останется глубокой зарубкой в моей душе.

    — Марио-Марио-Марио, — Пан успокоившись, зажег спичку и вновь раскурил сигару. — Я дам тебе шанс. Я всегда даю шанс, даже тем, кто меня обманывает.

    — Что мне нужно сделать? — с готовностью проговорил я, глядя на отца.

    — Совершить кругосветное путешествие на воздушном шаре, — усмехнулся Пан и все его разномастные псы разгоготались.

    Их смех был подобен грязи, которая лилась на меня со всех сторон, а мне было нечем прикрыться.

    — Всё гораздо проще, Марио, — Пан, посмеявшись, глянул на меня, как на распоследнюю гадину на земле. — Ты сейчас возьмёшь лопату, достанешь долбанную карту сокровищ, мать её, или что у тебя там, выкопаешь мои деньги и принесёшь их мне! Капиш?! Тони тебе поможет.

    Чтобы как-то выиграть время, я кивнул и поднялся на ноги.

    — А что бы тебе легче копалось, твой отец составит нам компанию до тех пор, пока ты не вернёшься.

    — Дон Сальваторе, — я сглотнул подкативший к горлу ком. — Я клянусь, я не взял ни цента...

    — Хорошо! — Пан хлопнул в ладоши. — Хорошо. Ты мне должен пятьдесят штук. Денег нет. Значит, мы поступим так. У твоего отца десять пальцев на руках — каждый я оцениваю в пять кусков. Тони! — Пан кивнул громиле в сторону отца.

    Тони, глянув на меня, пожал плечами, бросил карты и взял со стола гильотину для сигар.

   Шестеро парней держали моего старика. Я набросился на них, сыпля страшными проклятиями, я готов был разбить руки в кровь об их лощёные рожи, рвать зубами их бульдожьи щёки, но меня оглушили и быстро повалили на пол. Пан сидел на стуле, закинув ногу на колено, и смотрел на происходящее, попыхивая сигарой. Его мерзкие тонкие усики искривились от притворного отвращения при виде крови. И я вырубился.

    — Они похоронят твоего отца за картофельной фабрикой, — сообщил Джузеппе. — У него не выдержало сердце, так что им удалось отрезать только один палец...

    Отец иногда шутил: «Марио, сынок, когда я умру — не надо делать богатых похорон, с оркестром и статуей на могиле. Брось меня в канаву и закидай песком».

    — Никто не ожидал, что твой старик помрёт, так что Пан сожалеет о случившемся. Он думал, ты образумишься и вернёшь деньги. Ты можешь попытаться забрать тело отца, — сказал Джузеппе, развернулся и ушёл.

    Я сидел и вспоминал, как эти сволочи смеялись надо мной на глазах у отца. Всю жизнь он горбатился только ради того, чтобы я не водился с такими, как они. «Сынуля мой ты золотой», — любил приговаривать отец, обнимая меня. Помню его взгляд исподлобья и в этом взгляде всё — и последнее прощай, и благословление, и вопрос.

   Я думал, как хлопнуть всех разом? Пана с противными тонкими усиками, его развязанных мордоворотов и всё его чёртово казино. Граната? Нет гарантии, что сдохнут все до последней твари. Динамит? Очень сложно и дорого, а у меня ни цента в кармане.

   Я тогда раскаялся, простив смертную обиду, и умер счастливым человеком в окружении детей и внуков. Но сейчас я вновь сидел в той самой комнате и удивлённо озирался по сторонам.

    — Хорошо! — Пан хлопнул в ладоши. — Хорошо. Ты мне должен пятьдесят штук. Денег у тебя нет. Значит, мы поступим так. У твоего отца десять пальцев на руках — каждый я оцениваю в пять кусков. Тони! — Пан махнул подручному.

    — А вот хрена с два! — закричал я.

    — Что?! — опешил Пан. — Пристрелите эту неблагодарную собаку и его папашу заодно!

    — Ты оглох, старый болван?! — я откинул плащ, вынув Томпсон. — Это я перестреляю вас всех — всех до единого!

    Сидя над мёртвым поляком, глядя на его рот, набитый мятыми купюрами, я курил сигару и никак не мог взять в толк — зачем я это сделал? Отомстить? Но ведь я давно простил... Это ли я? Когда сильный бьёт слабого, то слабый сожалеет только об одном — что у него нет силы. Если он получает эту силу, то убивает сильного. Парадокс в том, что если сильный становится слабым, то он слабого не убивает.

    — Хорошо! — Пан хлопнул в ладоши. — Хорошо. Ты мне должен пятьдесят штук. Денег у тебя нет. Значит, мы поступим так. У твоего отца десять пальцев на руках — каждый я оцениваю в пять кусков. Тони! — Пан махнул подручному.

    — Вот ваши деньги! — я вынул из кармана пачку купюр, перемотанную бечёвкой, и бросил её на стол. — А теперь отпустите нас. Я вам больше ничего не должен.

    — Ты ведь говорил, что у тебя нет ни цента... — Пан прищурился, склонив голову на плечо. — Парни, закатайте эту крысу в бочку и бросьте в болото...

    — Хорошо! — Пан хлопнул в ладоши. — Хорошо. Ты мне должен пятьдесят штук. Денег у тебя нет. Значит, мы поступим так. У твоего отца десять пальцев на руках — каждый я оцениваю в пять кусков. Тони! — Пан махнул подручному.

    Я пережил ситуацию от начала до конца, еще раз вкусив горький плод давно минувшего горя. Затем были годы долгой и кропотливой работы на полумёртвой сахарной плантации, жена Мэгги, пятеро сыновей и две дочери. Я уловил в исходе чью-то мудрую волю. Всё произошло так, как должно было быть. Палёный виски мог бы отравить кучу народа, но пошёл на дно, а я получил по заслугам. Я лежал на кровати и два моих сына и внук сидели рядом, когда я испустил дух. Мою жизнь направили в нужных ситуациях чьи-то мудрые действия. Но чьи?

    — Ты где? Ты где? Ты где?

    — Да здесь я! — закричал я, надрывая голос.

    И уже знакомая тьма — она взорвалась передо мной. Какое-то время я просто барахтался в ней, но потом заметил свечение. Я попытался подобраться к нему, но оно двигалось вместе со мной. Я предпринял ещё несколько неудачных попыток, прежде чем понял — свечусь я сам.

    Когда-то я был датским сказочником, и я видел сон. Высокие-высокие деревья, с футбольное поле толщиной. Они высились повсюду вокруг, насквозь пронизывая курчавые облака на безумно голубом небе. Кроны их терялись высоко-высоко, там, где рождается солнечный свет. Я летел меж этих деревьев, глядя на сочно зелёные поля, блестящие голубые реки. Только вспомнив этот сон, я осознал, что лечу. Петляя меж кряжистых великанов, я увидел в одном из них дупло. Спустился вниз и приземлился возле небольшой деревянной беседки. Она была воздвигнута на обнесённой заборчиком площадке, вырубленной прямо в стволе дерева. Дупло оказалось настолько огромным, что внутри его росли деревья и кустарники: http://imglink.ru/pictures/19-08-11/d18ac964e3ca37b288d530695423f082.jpg

    Мне навстречу вышла Она. Я сразу её узнал. Даже не узнал, а встретил снова. В ней было что-то от Саши, от Сьюзи, от Стива, от Михеля и Квао, от возлюбленной койота и от пещеры монаха Римпоче, от Луны и от Солнца, в ней было помаленьку всего, что я любил, и это помаленьку было целым.

    — Я знаю тебя, — сказал я. — Просто не могу вспомнить... Кто ты?

    Она рассмеялась, заключив меня в объятия. Тёплый ветерок сорвал лепестки сакуры и закружил их вокруг нас. Мне сделалось легко, как бывает, когда осознаешь мгновение счастья, переполняющего тебя.

    — Почему ты молчишь? — спросил я, вдыхая запах её искрящихся на солнце золотых волос. — Я так долго шёл сквозь все свои жизни, и, получается, я шёл к тебе...

    — Ты знаешь, — с улыбкой промолвила она, склонив голову на бок.

    — Знать бы, кто я на самом деле, — ответил я. — Помнишь то место? В прошлый раз мы качались вон на той ветке, глядя вниз. Как же это было...

    Она рассмеялась, схватила меня за руку и мы с лёгкостью вспорхнули на край могучей древесной лапы. Мягкая хвоя окутала нас, словно бы мы расселись на перине.

    — Я расскажу тебе то, что рассказывала каждый раз, когда ты приходил сюда, — сказала она, обнимая меня. — Я та, кого ты любил, будучи собой единым и по отдельности. Я та, кто любил тебя единого в своём разнообразии. Я та, кто рожал тебе детей и зачинал их в тебе. Я твоя мать и твоё дитя. Я та, кто верила в тебя, и в кого верил ты. Я то, что каждый раз побуждало тебя повернуться к тьме спиной и идти ко мне. Я та, которая всегда звала тебя, безмолвно и во весь голос. Я та, кто не оставлял тебя ни на мгновение и разделял с тобой все радости и горести твоего пути к свету.

    Она говорила, и голос её звучал чарующе, словно музыка. Он менялся, он не был монотонным, он лился и журчал и шелестел.

    — Ты уходил от меня много раз, чтобы вернуться вновь, но уже не таким, каким ушел.

    Мы просто сидели и смотрели на дивные окрестности с высоты. Мне подумалось, что не хватает птиц — и мимо пронёсся сказочного вида небожитель с играющим на солнце оперением. Это существо не было похоже ни на что, когда-либо виденное мной. Внизу, в долине расцветали дивные цветы, разноцветными озёрами они переливались с одного края долины на другой, наполняя воздух чудесным ароматом. И я вдруг осознал, что я — дома.

   Перед мысленным взором проплывали улыбающиеся лица Слюнтяя Питти, кэпа Мюррея, Пана-Тадеуша — их тень появлялась в нужный момент лишь для того, чтобы подсказать, с какой стороны свет. Они радовались, потому что указали верное направление. И я дошёл.

    Её смех превратился в свет, в котором мы растворились без остатка. Не было ни слов, ни мыслей. Вечность превращалась в секунду, и секунда тянулась целую вечность. Я всё понимал, я всё знал, я смотрел на себя из себя же. И я всегда знал — кто Я на самом деле...

    Я рассмеялся от того, что решил сделать и мой смех превратился в крик ликования: — Уа-а-а!!!

    — Девочка! У вас девочка! — принимавший роды врач ловким выверенным движением подхватил ребёнка и поднёс его к вспотевшей от натуги матери.

    Перекати-поле докатилось до края света и вернулось к началу пути, чтобы пройти его вновь, но уже другой дорогой...

   

    Всем ныне идущим посвящается...

   

Павел Семененко © 2011


Обсудить на форуме


2004 — 2024 © Творческая Мастерская
Разработчик: Leng studio
Все права на материалы, находящиеся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ, в том числе об авторском праве и смежных правах. Любое использование материалов сайта, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.