|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Край света Александр Григоров © 2011 Темнота Участковый инспектор Сергей Семенович Серенький вышел из опорного пункта, не заметил припаркованного автомобиля и врезался в него.
— Понаставили тарантасов где ни попадя, — вслух пробурчал капитан, — скоро на голову ставить будут.
Проклиная неизвестного водителя, отправился по назначенному следователем Чурковым адресу. Про себя Сергей Семенович бубнил и потом, когда злосчастная машина осталась позади. Поносил бездельников из управления, за которых нужно делать работу «на земле», мысленно грозил районному начальству, досталось даже президенту, хотя сам Серенький безропотно отдал ему голос во время последних выборов.
Как же Сергей Семенович мог не заметить такой значительный по размерам объект, как автомобиль? А очень просто. Ныне капитан Серенький, а раньше — Сережка, Серый, Серенечка, с детства был незрячим. Не слепым, именно незрячим, здесь большая разница. Болезнь эта медицинской наукой тщательно изучается, но результаты пока мизерные, как зарплата ученых, наукой занимающихся. Как правило, все дети рождаются с нормальным зрением, а потом одни становятся незрячими, а другие остаются видящими.
Собственно, глаз как инструментов зрения болезнь не касается. В общем смысле видят и те, и другие. Но видящие смотрят на мир иначе. Как — Сергей Серенький не знал, только слышал. Со слухом у него как раз все в порядке, иначе не работать ему участковым. Так вот, говорят, перед видящими окружающая действительность предстает ясно, будто смотришь на нее через чистое стекло. Разве что где-нигде попадется царапинка. А Сергей Семенович видит вокруг себя тускловатую, серо-еще-более-серую картинку. Впрочем, это зрячие так ее описывают, для участкового инспектора, как и для миллионов сограждан, такое изображение кажется четким и нормальным. Во всяком случае, от дома до работы и обратно дойдешь, ноги не поломаешь. Если, конечно, какой-нибудь болван не поставит машину на пути.
Если поставит и назавтра, то у Сергея Семеновича сработает зрительная память. Или «незрительная», пес знает, как ее назвать.
Просыпающееся солнце лениво потягивалось лучами и зевало сквозь редкие облака. Поблескивая кокардой, капитан Серенький шел по району знакомым за десять лет маршрутом. Через школьный стадион, мимо бывшего детского сада, а ныне — собеса, к длинному дому по улице Олимпийцев. Почему детский сад превратился в госучреждение, капитан не знал и знать не хотел. Раз сделали, стало быть, нужно.
— Давай партейку, Семеныч! — кричат мужики из-за доминошного столика.
— Да ну вас, — отвечает Серенький. — Пораскладывали домино всякое. Скоро от него продыху не будет. Там и до игровых автоматов недалеко.
Мужики с сочувствием смотрят Семенычу вслед. Мол, куда ты от нас денешься, тебе до пенсии два года осталось. Если пенсию не отодвинет президент, за которого доминошники, к слову сказать, тоже голосовали единогласно. За сволочь такую.
Ни домино, ни шахматами, ни даже преферансом Сергей Семенович не интересовался. Его вообще в жизни мало что увлекало. Томление от мизерного аванса до смехотворной зарплаты, боязнь сокращения штатов и квартальная премия в половину оклада — вот главные занятия Серенького. Да, еще работа по дереву — табуреты, шкафы, фигурки. Но времени и сил на баловство оставалось мало. Так и лежали дома у Сергея Семеновича неструганные палки и недорезанные бруски.
Перед углом панельной пятиэтажки капитан Серенький услышал кучерявый мат на пьяном диалекте. В полной решимости пресечь безобразие, участковый надвинул на лоб фуражку, удобней перехватил папку и ускорил шаг.
На детской площадке «отдыхали» трое. Красивая бутыль с непонятной этикеткой, пластиковые стаканы и пицца в картонной коробке — так был сервирован теннисный стол. На всю громкость играл мобильный телефон, отдыхающие выпивали и травили анекдоты. Видимо, продолжали начатое вчера празднество.
Компания не заметила в Сергее Семеновиче милиционера, да и человека вообще. Юный заводила с длинными крашеными, почти женскими волосами ухмыльнулся и выпил.
Капитан узнал его. Если не врало зрение — то ли сын, то ли племянник прокурора города, кто знает как получивший квартиру в обычном спальном районе. Бывал в ней редко, каждый визит оканчивался жалобами и драками, а однажды — изнасилованием. Пострадавшей оказалась Зойка Сивушница, женщина настолько легкого поведения, что сожительство с ней можно выписывать отдельным пунктом в Уголовный Кодекс. Дескать, не карается. Вот и в случае сына-племянника до суда дело не дошло — замяли по-тихому.
— Если это спиртные напитки, — промямлил Серенький, указывая на бутылку, — то недопустимо распивать. Тем более — на детской площадке.
К концу фразы голос его совсем погас, договаривал Сергей Семенович больше для порядка. Весельчаки развернули капитана лицом от себя, из этой позиции он продолжил:
— Немедленно прекратите... административная ответственность... предъявите документы... придется пройти...
Отдыхающие махнули по стакану, доели пиццу и вытерли руки о капитанский мундир. Но и после этого Серенький остался на месте, бухтя нравоучения. Тогда сын-племянник подошел к участковому со спины, прицелился ногой и отпустил увесистый пендель. Капитан подался вперед, перецепился через качель-вертушку и упал на живот.
Троица помочилась возле теннисного стола и с шутками отправилась восвояси.
— Понатыкали всякого железа, — охал Сергей Семенович, поднимаясь и отряхиваясь, — Житья от этих детей никакого.
Никаких детей на площадке не было. Там вообще никого не было, оттого Серенькому показалось, что свидетелями конфуза стали все жители окрестных домов. Он ошибался — расправу заметила только одна женщина. Она подошла справиться о здоровье пострадавшего, помогла подняться и сесть на злосчастную карусель.
— Вы можете идти? — спросила она симфоническим голосом, в котором пел целый хор. Однажды бывшая жена Сергея Семеновича затащила его в оперный театр, где Серенький первый и последний раз слушал оркестр. Музыка не привлекала капитана в принципе.
— Идти могу, — ответил участковый, показательно встал и пошел, прихрамывая. — Ходят всякие, заботу изображают.
Женщина пошла следом. Оказалось, им в один подъезд, на один этаж.
— Это вы здесь живете? — строго поинтересовался Сергей Семенович и указал на дверь квартиры. Женщина кивнула. — Мирошкина Анна Егоровна?
— Она самая.
— Тогда разрешите войти, у меня к вам несколько вопросов.
В прихожей Серенький не заметил стоящую на полу стопку книг и споткнулся.
— Извините, — залепетала Мирошкина, — я две недели как переехала, не успела разобрать библиотеку.
— А-а, книги? — Участковый внимательно посмотрел на серую бумажную массу под ногами. Книгами Сергей Семенович тоже не увлекался. — Книги — это хорошо, это макулатура, полезное дело.
— Да вы проходите на кухню, чаю хотите?
Капитан одернул китель, на полах которого виднелись остатки пиццы, и со сталью в голосе произнес:
— Некогда мне у вас чаи... Значит так, гражданка Анна Егоровна. Что вы за притон здесь устроили? Мне вчера звонили из следственного отдела, просили проверить.
Мирошкина схватила чайник и поставила обратно на плиту. Потом опять взяла, налила воды, но огонь поджечь забыла.
— Притон? Ну что вы... ко мне просто детей приводят родители, посидеть до вечера. Знаете, как оно — родители работают, некогда. А мне что, я на пенсии, мужа похоронила, свои дети за границей живут, мне с малышами нетрудно. Мы читать учимся, писать, музыку слушаем, сказки. Это вам кто-то неправильно сказал насчет притона, — последнее слово Анна Егоровна произнесла с заметным отвращением.
— Проверим, — пообещал Серенький. — С детьми сидите, значит? И деньги, наверное, берете за услуги?
Она поставила, наконец, чайник на огонь и заняла дрожащие руки вафельным полотенцем — вытирала, комкала, расправляла.
— Как сказать... беру деньги, да. Родители просят купить ребенку что-то во время прогулки, на обеды оставляют, я ведь и готовлю здесь. Ну и мне предлагают. Только мне не нужно, у меня пенсия хорошая, и дети помогают. Еще от мужа кое-какие сбережения остались. — Она заплакала.
Солнечный свет, падающий из кухонного окна, своей игрой сделал Анну моложе. Она показалась Серенькому какой-то... интересной, что ли. Неудачный брак навсегда отбил у Сергея Семеновича охоту к семейным отношениям, но в тот миг от печальной Анны исходила теплота, буквально ощутимая кожей.
Капитан испугался внезапного чувства и нырнул в спасительную служебную колею.
— А квартира у вас на кого оформлена?
— На мужа. — Анна Егоровна вытерла глаза и захлопотала с заварником. — Через три месяца я вступлю в наследство. А он унаследовал квартиру у своих родителей, но почти не жил здесь. Только ремонт сделал.
— В наем сдавал? — продолжал строжиться участковый.
— Нет. Пока ремонтировали, пока приводили в порядок... жильцов искать некогда, чтобы порядочные люди оказались. Вот и живу здесь одна. Прежняя наша квартира для меня очень большая.
— Ну и здесь три комнаты. — Серенький выглянул в коридор и оценил жилплощадь — типичные «чешские» шестьдесят пять метров.
— Ой, разве это комнаты, — отмахнулась Мирошкина. И сразу замолчала, чтобы не упоминать былое роскошество своего жилья.
Участковый уловил эту нотку в голосовом оркестре и насторожился. Всем, значит, нормальная квартира, а ей, значит — «разве это комнаты». Странно.
У самого капитана после размена осталась маленькая однокомнатная.
— И все же, вы оказываете услуги, берете деньги, то есть, занимаетесь предпринимательской деятельностью. Незаконно. Это, конечно, не притон, но рапорт написать придется. А то зарабатывать на родительских трудностях каждый может. Развелось деятелей...
Анна Егоровна вздохнула и налила чай в чашку.
— Пусть каждый и занимается, — сказала она, вытирая стол губкой. — Пишите свой рапорт, чего уж там.
Рапорт писать Сергею Семеновичу прямо сейчас не хотелось. И оставаться в квартире Мирошкиной он тоже не мог. Черт его дернул заподозрить ее в наживе. Неудобно как-то получается — вроде, приличная женщина. «С другой стороны, — подумал Серенький и смахнул с полы мундира кусок сладкого перца, — перед законом все равны».
Он забрал папку и ушел, бросив от двери тихо: «Всего доброго».
— А как же чай? — Анна так и осталась с чашкой в руке.
В дверях участковый столкнулся с мамой, ведущей за руку мальчика. Он держал в руке деревянного солдатика, крутил ему руки и ноги. Из-за этого игрушка приобретала смешные позы, но мальчик оставался серьезным. Казалось, он искал для солдатика самое удобное положение.
— Здравствуй, Петя, — с порога сказала Мирошкина.
— Здравствуйте, — сказала мама.
— Здатуйте, — повторил мальчик.
— Анна Егоровна, я сегодня на целый день, а муж в командировке. Присмотрите, а?
— Конечно-конечно. Мы в прошлый раз с Петей учили буквы. Тебе понравились буквы?
— Да.
— Спасибо вам, Анна Егоровна, вы нас так выручаете...
Серенький вернулся на этаж, представился и спросил маму:
— А почему вы ребенка в садик не ведете?
— А вы пойдите в садик, посмотрите, как там записывают. За деньги и до рождения.
— Да? — засомневался капитан. — Не замечал.
Анна закрыла дверь, а потом из окна смотрела в след участковому — милому человеку, наказанного жизнью бог весть за что незрением.
Выйдя из подъезда, Сергей Семенович встал на придомовой дороге и оглянулся, ища глазами окно. Они были для него одинаковыми, и рассмотреть лицо за стеклом Серенький все равно не смог бы.
Сигнал грузовика, привозящего в киоск хлеб, испугал Сергея Семеновича. Он оступился, зацепил бордюр и упал на бок.
Наблюдавшая это Анна Егоровна сначала забеспокоилась, а потом улыбнулась.
Сергей Семенович продолжил обход микрорайона. Возле гаражей попал в объектив старого фотоаппарата, висящего на дряхлой груди Витьки Зоркого Глаза, местного великовозрастного сумасшедшего. Он снимал на старенький «ФЭД» и никогда не показывал фотографий. Зорким Глазом его прозвали за то, что носил он очки с толстенными линзами, а зрение у него было то ли минус восемь, то ли минус девять; то ли в одном глазу так, в другом — эдак. В ванной у Витьки — фотолаборатория, где он проявляет пленку и печатает карточки. Однажды по долгу службы (не порнография ли?) участковый зашел в квартиру фотографа. Порнографии не нашел — снимки у Зоркого Глаза были черно-белые, потому Серенький мог рассмотреть их досконально. Только рассматривать нечего — пятна, полосы, размытые изображения. Зоркий Глаз называл себя фотохудожником, а Сергей Степанович списывал абстрактность снимков на слабоумие автора.
— Здравия желаю, товарищ капитан! — выпалил Витька, глядя в видоискатель.
— Когда фотографии будут? — произнес участковый обычную свою шутку. Очень остроумную, на его взгляд.
В ответ фотограф так же обычно развел руками, показывая, что до такой мелочи, как фото участкового, у мастера съемки вряд ли дойдут руки.
— Понаплодилось идиотов всяких, — одними губами пролепетал участковый, — люди вон уже телефоном снимают, а он до сих пор фотоаппаратом.
Возле третьего подъезда дома номер тридцать семь на лавочке собралась очередь из алкоголиков. На первом этаже обитала та самая Зойка Сивушница, дородная баба сорока лет отроду, не бывшая замужем, зато имеющая троих детей. Ради них, с ее слов, она и занималась разливом самогона на дому, поскольку желала заработать на светлое будущее своим чадам. Как и все незрячие, иного выхода из бедственного положения она не видела. Мысль о том, что зарабатывать можно и честными путями, ее не посещала.
— Здорово, дармоеды, — ритуально поприветствовал участковый алкашей. — Чего ждете? Цирроза печени?
Иссохшие от пожизненной жажды путники рассмеялись привычному юмору кислыми, как дешевое вино, голосками. Участковый в духе, значит, обойдется без репрессий. Но пластиковые бутылки хроны на всякий случай попрятали за спины.
В окне появилась Зойка с полной баклажкой в тяжелой руке.
— Кто там следующий, подходи. Я что, до завтра ждать буду? — Она заметила Серенького. — О-о! Товарищ капитан, с визитом или мимо проходите?
«А почему бы и не с визитом?», — прикинул Сергей Семенович и, прижав папку плотнее, набрал код Зойкиной квартиры.
Очередь притихла, разочарованная — как минимум полчаса ждать следующего заказа.
В прихожей воняло брагой и потом. Убогое жилище не вызывало у Серенького отвращения, если бы не запахи. В конце концов, не обстановку рассматривать он пришел, обстановка ему была ясна еще десять лет назад, когда начальник райотдела, сука, сослал младшего лейтенанта в участковые за мелкую провинность. Подумаешь, уснул в засаде. А ты сам посиди там трое суток без жратвы и туалета.
В большой комнате гомонили дети, а капитан прошел в маленькую. На столе, крытом дырявой скатертью, стояли тарелка с мочеными огурцами и полный стакан. Рядом на разваленной тахте лежала голая и пьяная с утра Зойка, расставив ноги.
Сергей Семенович опытной рукой взял стакан, опрокинул его, поперхнулся и пролил остатки на пол.
— Ничего страшного. — Зоя подскочила и обняла Серенького. — Иди-ка сюда...
Он поддался ее ласкам, но сразу отстранился. На мгновение Сергею Семеновичу показалось, что Зоя — старая и некрасивая женщина. Изъеденное морщинами лицо, грязные руки, волосы на ногах, густой запах изо рта. Раньше это не имело значения, потому что другие женщины, попадающиеся на участке, не многим отличались от Сивушницы. После знакомства с Анной разница в женском образе оказалась чудовищной.
Видение исчезло, но капитан больше не хотел близости. Торопливо оделся и выбежал из подъезда на радость полуживой от похмелья очереди. Растрепанная Зойка высунулась в окно, крикнула в след участковому что-то обидное и со злостью объявила:
— Эй, мудаки, кто там на розлив?
Мудаки выделили из очереди следующего, и жизнь во дворе пошла своим чередом.
По дороге в опорный пункт Сергей Семенович заскочил в киоск. Взял блок сигарет — на неделю хватит. Денег, как всегда, не дал. Продавщица, как всегда, не спросила. Зато когда придет время проверки, Серенький замолвит слово — дескать, под моей опекой, начальство в курсе. Всего за упаковку пива и четыре блока сигарет в месяц.
Какие брать — синие или красные — участковому было все равно: дымит, и ладно.
После полудня мышино-серые тучи закрыли солнце, но ожидаемой прохлады не принесли. Наоборот, стало душно, как в ДК милиции во время собрания. Облака и небо для участкового были одного цвета с грязными стенами.
Опорный пункт микрорайона располагался в малометражке на первом этаже затерянного среди деревьев и кустарников дома. Капитан Серенький наскоро перекусил тормозком, снял и почистил щеткой китель, прилег на прогнувшуюся сетчатую кровать. Смотрел в окно, ждал дождя. Заставлял себя написать рапорт по поводу Мирошкиной и решил повременить до завтра. Остаток рабочего дня Сергей Семенович собирался провести за бумажной волокитой, скопившейся на неделе. Дал себе слово прямо сейчас встать и взяться за клавиатуру. Чтобы отсрочить работу, хватило одного взгляда на компьютер. Его капитан не любил, а иногда побаивался. Он жил отдельной от воли хозяина жизнью и порой с бездушным железом приходилось договариваться чуть ли не по-людски. Из-за отношений «на вы» монитор подернулся слоем пыли и всегда показывал тусклую картинку. Разбираться в программных премудростях Серенький не желал и не разделял радости коллег по поводу пасьянсов, «шариков» и прочих примитивных забав. Как убить время со вкусом, участковый прекрасно знал без подсказчиков.
Можно, например, всхрапнуть «на погодку»...
...Капитана разбудил телефонный звонок. Цветных снов Серенький не видел с детства, в зрелые годы постоянно снилась какая-то пестрая смесь тревоги и отчаяния, потому пробуждался Сергей Семенович быстро и вставал охотно. Звонили из райотдела милиции — на пульт поступил сигнал: во дворе по Олимпийцев машина сбила ребенка. Водитель скрылся, свидетели запомнили модель и номер. Срочно прибыть на место происшествия, опросить, записать и доложить.
— Понапридумывали телефонов всяких, — в сердцах проговорил Серенький, — покоя от них нет целыми днями.
«Как будто, если бы не позвонили, ребенок остался цел», — отзвуком пронеслось в голове у капитана. Он содрогнулся от такой мысли и погнал ее прочь, как жестокий мальчишка — хромого кота.
По дороге участковый понял, что его смутило — по названному адресу он уже ходил сегодня, знакомиться с Мирошкиной. Капитан непонятно зачем перешел на трусцу.
Когда прибыл на место, оказалось, что только участкового там не хватало. Карета «скорой помощи», дежурный наряд милиции, телевизионная группа, толпа родителей с детьми — живая масса бродила и шипела брагой, норовя ударить в голову тому, кто захочет ее попробовать на вкус.
В самой гуще стояла Анна Егоровна — ее капитан заметил сразу, она давала показания следователю Чуркову. Его плешь сверкала в гуще народу, потому что из-за низкого роста приходилось задирать голову к собеседнику.
Серенький влился в движение незаметно, шел бочком, придерживая папку подмышкой и сутулясь, как бы пряча лицо. Споткнулся о лежащий велосипед, устоял, но привлек внимание. Тут же попал в оборот к вездесущим бабушкам, которые всегда все видят и хоть сейчас готовы письменно подтвердить свои слова «где надо».
— Он пьяный был!
— Да не пьяный — под кайфом.
— Сел в машину, и давай кренделя выписывать.
— На площадку заехал, крутиться начал. Напылил как!
— А мальчишкам интересно, они ближе и подошли.
— И он руль, видать, не удержал, его и понесло.
— Петьку сбил, я думала — насмерть.
— Какой насмерть — он в «скорой» лежит, ноги переломанные.
— Говорю же — думала!
— Да когда ты думала-то?
— Сама ты из ума выжила!
— Ах ты, проститутка старая!..
Сергей Семенович выскочил из старушечьего круга совершенно измотанный, зато с осознанием приблизительной картины событий. Ее подтвердили и ППСники, а Чурков добавил, что подозреваемый — Владислав Лапошин.
— То ли сын, то ли племянник прокурора города, — уточнил следователь.
Выходные грозили накрыться медным тазом. Таким, который стоял у Серенького на старой квартире — дырявым, мятым, с известковым налетом. Как раз на субботу с воскресеньем хватит.
К «скорой» Сергей Семенович подошел, чтобы спрятаться в тень. Заходящее солнце прощалось до завтра и посылало проклятьем последние жаркие лучи.
В машине на носилках сидел заплаканный мальчик Петя. Правую его ногу окутала фиксирующая повязка. В руках он вертел останки деревянного солдатика, разлетевшегося на куски. Непонятно, что доставляло мальчишке боль — нога или потеря любимой игрушки.
Капитан взял у страдальца то, что еще недавно было солдатиком, повертел в руках и глубокомысленно изрек:
— Понаделывают говна всякого. Дунешь — оно разлетится. — Участковый сунул крашеные деревяшки в папку, а на немой вопрос ребенка ответил:
— Изымаю как вещественные доказательства.
Петя зарыдал от бесповоротной утраты и уткнулся тете доктору в плечо.
Перебегая от машины под сень деревьев, участковый попал в оборот к журналистам.
— Вы участковый этого района? — спросила борзенькая девушка с утомленным лицом. Пространство вокруг участкового мигом ощетинилось диктофонами и фотоаппаратами. — У вас есть подозреваемые?
— А что вы так сразу... ведутся следственные действия.
— Правда ли, что виновник — сын прокурора города?
— Чего вы ко мне? Я не главный. Идите к Чуркову.
— Вы знали подозреваемого лично?
— Да отстаньте вы. — Серенький оттолкнул микрофон и убежал, закрывая лицо папкой. — Понаехали тут писаки, проходу от них нет.
Журналисты разуверились в способности капитана внятно излагать мысли и действительно пристали к Чуркову.
— Как вы думаете, водитель был пьян?
— Не вижу связи, — ответил следователь, и стало совершенно ясно: на самом деле не видит. Иначе как бы он продержался в органах двадцать лет?
Делать капитану было нечего — протокол составит Чурков и завтра обязательно нагрузит беготней по району и опросом свидетелей. «Скорая» заберет мальчика, ППСники продолжат дежурство, зеваки разойдутся по домам. Суета уляжется, и мир вернется в спокойные серые оттенки.
Так же бочком капитан собирался покинуть детскую площадку, но заметил, что к нему спешит Мирошкина, таща за руку фотографа Витьку. Сзади семенили ребятишки — видимо, подопечные Анна Егоровны.
— У нас есть фотография автомобиля! — с придыханием заявила она.
Вскинув брови, участковый посмотрел на Зоркого Глаза. Это значило: «И вправду есть?». Витька пожал плечами: «Кто его знает, нужно проявить и посмотреть».
— Вы это, Мирошкина, не сейте панику, — отмахнулся Серенький. — Мало ли кто тут с фотоаппаратами бегает.
Она села на лавочку и закрыла лицо руками. Заметив настроение тети Ани, дети окружили ее, гладя по рукам.
— Мы читали сказки, — дрожащим голосом сказала она, — а Петя убежал смотреть на красивую машину. Ну, думаю, пусть посмотрит, что такого? А она газанула с места, крутиться начала. Я не успела. Мать скоро вернется, что я ей скажу? — Мирошкина подняла взгляд на капитана в надежде на доброе слово. — Вы же видите, Сергей Семенович, что происходит?
— А что происходит? — удивился Серенький, который в мыслях был за ужином с бутылкой пива из реквизированного ящика. — Ничего не вижу.
Анна вытерла слезинку поясом красного платья и приняла из чьих-то маленьких рук забытую на площадке книгу сказок. Короткая детская память вычеркнула из себя несчастный случай и требовала новых приключений любимых героев.
— Как это иногда трудно — видеть. — Выдохнула Анна Егоровна и открыла книгу на заложенной странице. — «До того как испортились глаза у Ногая, не было мужчины, который объездил больше, чем он...»
...После ужина Сергей Семенович лег смотреть телевизор. Нащупывал пультом такие каналы, на которых отдыхал душой — комедии, рыбалка, футбол. Если попадались познавательные передачи, Серенький немедленно переключал — зауми и в жизни хватало. К тому же эти каналы, как на подбор, показывали плохо — рябило изображение, пропадал звук. Как будто сам принцип телевещания сопротивлялся насилию над интеллектом рабочего человека. Сосед, почти не пьющий плиточник, жалуется, что у него в телевизоре вообще смотреть нечего, кроме клипов на блатные песни. Остальные шли в жутком качестве. А другой сосед, профессор математики, наоборот хвалил кабельного оператора за хорошую картинку. Хотя оба соседа подключены одинаково.
Поклевав носом на показе второго тайма, Серенький перебрался в кровать с надеждой забыться крепким, пусть и монохромным сном.
Не тут-то было.
Усталый организм требовал покоя, а невесть откуда взявшиеся мысли залетали в голову, как мошкара на свет. Хуже того, прокручивая события дня, Сергей Семенович заметил в тусклом свете ночника, что обои в углу комнаты отошли от стены. Линолеум потрескался, люстру засидели мухи, гардины нужно утилизировать как ядерные отходы. Буквально вчера Серенький хвалил себя за образцовый порядок — мол, и холостяку по силам содержать дом в уюте.
И на тебе — штукатурка на стыках обсыпается.
Помотал головой, закрыл глаза, успокоился. Комната приобрела привычные очертания — красота и даже комфорт. Но как только в сознание входили Анна Егоровна, Петя, следователь Чурков и Зойка в компании алкашей, холостяцкое логово становилось таковым в прямом смысле слова.
Снедаемый бессонницей, Сергей Семенович встал, выпил чаю. На глаза попался разбитый жизнью деревянный солдатик. Нехотя, будто делая одолжение, Серенький порылся на балконе и достал несколько подходящих брусков. Включил телевизор, чтобы скрасить работу в одиночестве. Выстрогал руки, ноги, туловище и голову — все, как у поломанной игрушки. Скрепил шарнирами — получилось лучше, чем в оригинале. Специальным ножом придал выражение лица, обозначил пальцы, сделал складки на мундире. По телевизору показали повтор новостного сюжета о происшествие во дворе одного из домов спального района: якобы родственник прокурора лихачил и сбил мальчика. Интервью с Чурковым, прячущийся участковый — власть закрывает глаза на проказы «мажора». Сон не шел, и Сергей Семенович решился на последний штрих — достал засохшие банки и покрасил солдатика. Получился новый, целый вояка — на загляденье.
Сергей Семенович уснул прямо в кресле, где мастерил игрушку...
...Встал он поздно — суббота все-таки. На всякий случай зашел в опорный пункт — вчерашний случай наверняка скажется на распорядке дня. Так и есть, в комнате разрывался телефон, требовали отчета из райотдела, управления и прокуратуры. Сотворив писульку на полстранички, участковый отправил ее одним махом по всем адресам и, прихватив папку, сбежал на обход территории.
Во дворе дома на Олимпийцев за столиком сидела Анна Егоровна — играла в лото с тремя ребятишками. Поодаль в гипсе на ноге и с костылями сидел грустный Петя.
— Здравствуйте, Сергей Семенович. — Мирошкина улыбнулась.
— Здра-асти! — хором заорали дети.
— Здравия желаю. Я тут проходил...
Опасаясь неизбежных вопросов относительно дела о наезде, капитан поспешил откозырять. Проходя мимо Пети, замедлил ход, потом снова ускорился. Остановился, вернулся и подошел к мальчику.
— Вот, — сказал участковый, доставая из папки новенького солдатика. — Починил.
Петя взял солдатика, повертел его в руках и протянул обратно:
— Он не настоящий. А мой был настоящий. А это — другой. Я же вижу.
Сергей Семенович вернул солдатика в папку и заметил, что за разговором наблюдает Анна Егоровна. Она казалась расстроенной, доставала из мешка бочки и оглашала номера.
Из-за угла вышли ППСники и, найдя взглядом капитана, направились к нему.
— Серенький Сергей Семенович?
— Так точно.
— Пройдемте с нами.
— А в чем, собственно?..
— Там расскажут.
Ведомый под руки, капитан вывернул шею и посмотрел на детскую площадку. Оказывается, вкопанные в землю автомобильные покрышки, на которых сидели дети и воспитательница, были разного цвета. Надо же, раньше не замечал...
...Полную версию происходящего Серенькому рассказал конвоир в СИЗО по пути в камеру, куда капитана поместили на основании ордера.
Журналисты раскрутили новость о сыне-племяннике прокурора, она дошла до высоких начальников, и те решили вопрос в рабочем порядке. То, что Лапошин не виноват, ясно без всякого следствия. Срочно требовался виновный. В светлую милицейскую голову пришла идея: а почему бы наезд не совершить участковому Сергею Серенькому? Одобрили — кандидатура подходящая: и виновного накажем, и безжалостность к коллегам-преступникам покажем. Тем более что он действительно виноват. Как выяснил следователь Чурков, Серенькому было поручено составить рапорт о деятельности гражданки Мирошкиной. К Мирошкиной капитан заходил, а рапорт не составил — наверняка в сговоре.
Заминка случилась с мерой пресечения — либо означенный капитан уже уволен, двумя неделями до происшествия, либо помещаем его в изолятор и судим по всей строгости. Как назло, задним числом увольняли одного нерадивого майора, около месяца назад. Повтор приема доказывал беспомощность милицейской фантазии. Значит, сажать.
То, что на такую машину Серенькому нужно работать три жизни, за рулем он в последний раз сидел десять лет назад и во время происшествия разговаривал по телефону с лейтенантом из райотдела, никого не волновало.
Сергея Семеновича определили в отдельную камеру, закрыли на ключ и объявили, что суд завтра, то есть, в воскресенье, в десять утра. Исходя из ранее услышанного, капитан не удивился бы, проходи судебное заседание хоть в полночь. Это практиковалось, если решение принимается быстро, а людей о нем знает меньше.
Серенький подошел к умывальнику и открутил вентиль. Поднес горсть воды к лицу и вылил ее в раковину. На губах остался металлический вкус.
— Эй, сержант!
Конвоир хлопнул дверью и вернулся к камере.
— Вода в кране — ржавая. — Серенький показал на умывальник.
— Нормальная вода. — Вертухай скосил рот. — У тебя дома такая же.
Развернулся и ушел, гремя ключами и отбивая шаг по каменному полу.
Сергей Семенович лег на нары, смягченные потрепанным карематом, и задумался. Может, действительно, у него дома такая же вода? Раньше не размышлял об этом — мылся и все. Не обращал внимания на свой внешний вид — козырек на два пальца от бровей, и хватит. Не предполагал, что человека можно ни с чего взять, и посадить в тюрьму.
Потом участковый посмотрел на свои руки. Жилистые, но мягкие, они привыкли щелкать по компьютерным клавишам. Не попадись в них разломанный солдатик, забыли бы, что такое нож для резьбы по дереву. А когда-то Сережа собирался поступать в институт художественной промышленности. Тогда деревья были не только выше, но и зеленее.
Внезапно к капитану вернулась надежда на успешный выход из положения. Ведь если его забрали прямо в форме, без личных вещей, то наверняка отпустят. Ну, попугают для верности, возможно даже уволят, но сажать-то за что?
— А пугать за что? А увольнять? — сам себя громко спросил Серенький и стукнул кулаком по острой от сколотой штукатурки стене.
Бессилие отозвалось сонливостью, и Сергей Семенович забылся коротким, но красочным сном. Снилось, что его казнили четвертованием на городской площади. Все складывалось радостно и легко — зрители аплодировали, палач раскланивался, сняв колпак. Сергей Семенович лишь чуточку расстроился из-за оторванных рук и ног — кто же его теперь соберет, посадит на шарниры и вскроет лаком?
Ровно в девять утра подозреваемого Серенького Сергея Семеновича погрузили в автозак и увезли в суд. Через зарешеченное окно фургона капитан заметил, какой ясный выдался день. Такой погоды, пожалуй, не случалось в их городе лет двадцать, на что причудлива природа. Или это катаклизм какой-то из-за нарушения озонового слоя? Сергей Семенович даже припомнил, что такое озоновый слой — часть стратосферы, в которой кислород распадается на атомы. Господи, еще и стратосферу вспомнил.
Страта — казнь. Озон — зона. Настроение сразу упало на обитый металлом пол, где солнечные лучи вычертили маленькое поле для игры в «крестики-нолики».
В суде капитану Серенькому приходилось бывать часто, по мелким гражданским делам. Но сейчас, идя по коридорам, Сергей Семенович замечал удивительные вещи. Почему суд находится в помещении детского сада? Откуда у бюджетной организации средства на шикарный ремонт? Почему при этом на каждой двери висит объявление с просьбой при подаче иска прилагать пачку бумаги и две ручки? И с чего вдруг судом называется один человек, настолько же слабый, в сущности, как и другие люди?
В стенах суда воняло краской. Правдой не пахло.
Судьей оказался плюгавый молодой человечек, в черной мантии не по размеру. Кисти его рук едва выглядывали из рукавов, поэтому он все время воздевал их к небу, как бы молясь языческим богам юриспруденции.
Помимо судьи, в зале находились конвойный и обвинитель — следователь Чурков.
— Вы будете защищать себя сами или нужен адвокат? — тихим наглым голосом спросил судья. Его шея свободно гуляла в вырезе мантии.
— Сам буду, — ответил Серенький.
Пока найдут адвоката-актера, пока он будет знакомиться с делом — это минимум неделя в СИЗО. Сергею Семеновичу хотелось покончить со всем как можно скорее.
Далее пошел процесс, в котором подсудимый предстал наглядным пособием мирового зла. И автомобиль «лексус» купил на нетрудовые доходы, и покрывал мелкий бизнес на своем участке, и ребенка искалечил, сбежав с места происшествия. Оправданий не было, против Серенького свидетельствовали документы, выданные родимыми РОВД и ГАИ.
Ввиду легкости травмы ребенка и готовности подсудимого сотрудничать со следствием («Да?» — удивился Серенький), плюгавый суд постановил уволить капитана из органов милиции и дать два года колонии общего режима.
На выходе, возле автозака, дежурили журналисты. Их пригласили к одиннадцати часам, а теперь сообщили, что суд состоялся раньше, и выдали пресс-релизы. «От комментариев осужденный отказался». Да он и сам не хотел говорить в камеру — жаль тратить драгоценные минуты.
В скверике перед судом росли замечательные кустарники — лапчатка или дейция. Сергей Семенович забыл, что из них желтое, а что белое. Но самая способность отличать желтое от белого радовала несказанно.
В машине ему объяснили, что на «красной» зоне никакие личные вещи не понадобятся — необходимое выдадут на месте. Поэтому сразу поедем по этапу.
И стало спокойно.
«Он не заслужил тьмы и не заслужил света. Он заслужил покоя», — вспомнил Сергей Семенович не только строки, но и автора. В фургоне стало совсем светло, будто чахлая лампочка превратилась в киловаттный светильник, как на съемках кино. Почему именно кино? Всплыло как-то из памяти.
Сейчас его посадят на специальный поезд, отвезут в тюрьму, он там промучается два года и, если выживет, вернется в прекрасный, светлый мир никому не нужным пенсионером с погашенной судимостью и тусклыми глазами.
Машина остановилась. Постояла несколько минут, развернулась, поехала в обратную сторону. Конвоиры переглянулись.
Капитана Серенького прошиб пот.
Обратно в суд? Еще два года забыли дописать? Или остановятся по пути и — пулю в затылок, якобы при попытке к бегству?
Красивое небо — высокое, без облаков. Облака крадут высоту. Жаль, что раньше этого не замечал.
Ехали долго — плелись в потоке, стояли на светофорах. Сергей Семенович несколько раз простился с жизнью, потом — со свободой, потом — наоборот; затем — и с тем, и с тем одновременно. Когда остановились и скрипнула дверь, Серенький зажмурился.
Его привезли домой.
Молча вывели, сняли наручники, вернули папку. Автомобиль откашлялся выхлопом и заскрипел по разбитой придомовой дороге.
Сергей Семенович поднялся в квартиру, рефлекторно поставил чайник и лег на диван. В спину что-то давило. Перевернулся, увидел разломанного солдатика. Достал из папки его счастливого двойника, забросил в угол.
Инвалида склеил и поменял шарнирчики.
Чайник за это время весь выкипел.
Как был, в расстегнутом кителе без галстука, расшнурованных ботинках, с непокрытой головой, участковый пошел в обход. Всматривался в лица прохожих и думал, сколько из них видят мир темно-серым и не желают знать истинную расцветку. Пока не случится беда и все вокруг действительно не станет тусклым, как барак или больничная палата. И как, наверное, сложно тем, кто наблюдает действительность в цвете. Как больно смотреть на серые личности и попадать в черные места.
Наступил вечер. Участковый шел по вверенному району. У Зойкиного окна очередь рассосалась, и Сувишница глядела на улицу томно, как гусарская жена, ждущая любимого из похода. Весь в хлопотах, мимо пробежал Витька Зоркий Глаз с фотоаппаратом под мышкой. Кустами прошел патруль, высматривая во всех смыслах мелких хулиганов.
На детской площадке дома по улице Олимпийцев было тихо. В первых сумерках виднелись две фигуры, сидящие на разноцветных покрышках.
— Здравствуйте, — сказал Серенький спинам.
Женщина и ребенок повернулись.
— Здавия жеаю! — ответил Петька.
Анна Егоровна кивнула, промолчав.
Не хотелось говорить. Зачем рассказывать Сергею Семеновичу, что у фотографа Витьки получились снимки происшествия, на которых хорошо видны и «лексус», и номер, и выходящий из машины Владислав Лапошин? К чему капитану знать, что о закрытом суде она узнала из новостей и сразу отправилась в городскую прокуратуру? Не стоит распространяться и о том, что прокурор, отец Лапошина, старый друг ее мужа, генерала милиции. Они росли в одном дворе, вот в этом, где все и случилось. И что Владик давно отцу поперек горла стоит своими выходками, а теперь он отправит его учиться за границу, с глаз долой. Какой смысл рассказывать, что картонное судопроизводство имеет две стороны, и прокурор зашел как раз со второй. Ни с чего могут посадить, и так же просто отпустить. Не нужно говорить, лишнее это.
Тем временем капитан достал из папки солдатика и протянул его Петьке.
— Вот, вылечил. Это твой, настоящий.
Мальчик погладил игрушку, попробовал двигать руками и ногами, прижал к груди.
— Да, настоящий.
Из окна Петю позвала домой мама. Он спрыгнул с покрышки, ловко ухватил костыли и поскакал к дому, как будто костыли были не обузой, а частью игры.
— А что нужно дяде сказать? — напомнила Анна Егорова.
Не оборачиваясь, Петя прокричал:
— Пасиба!
Мирошкина тоже засобиралась домой. Сергей Семенович подал руку и предложил проводить, она согласилась. На ней было красное платье с широким поясом, и Серенький непривычно волновался, когда материал касался грубой ткани мундира. Возле подъезда попрощались, участковый обещал к понедельнику подготовить лекцию для детей о безопасности дорожного движения. Анна Егоровна позвала в гости, но он сказался занятым. Зато предложил в следующий раз зайти с тортом.
— Мне не надо. — Мирошкина замахала руками. — А детям лучше конфеты — пачкаются меньше, делить проще. Можно «Ласточку» или «Скворцов». И «Ромашка» тоже вкусная.
— Понаделывали конфет разных, — ответил Сергей Семенович, — хорошо, что есть из чего выбрать.
Он откланялся и ушел, обогнув стоящую машину и перепрыгнув через бордюр. На самом деле, пока окончательно не стемнело, Сергей Семенович поспешил в соседний двор к доминошному столику. Давненько не брал кости в руки, а тут выпало свободное время, проснулся былой азарт, да и погода такая чудная.
По пути забежал в киоск, взял бутылку пива и расплатился, вызвав у продавщицы отвисание челюсти.
Серенький уходил пританцовывающим шагом, боясь пропустить каждое мгновение интересной, замечательной жизни. Густеющие сумерки больше не казались ему помехой, потому что на душе у Сергея Семеновича стало светло.
А над доминошным столиком мужики все равно включают лампочку. Александр Григоров © 2011
Обсудить на форуме |
|
