|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Волшебная сказка Дмитрий Чесноков © 2012 Я не знал её имени Я не знал её имени.
Да и как могут звать существо, живущее в безмолвном мире? Не в мире без звуков — здесь достаточно громко для того, чтобы ценить редкие моменты тишины. Именно безмолвном.
В её комнате пахло никогда неназванными травами, их запах одновременно кружил голову и успокаивал. По телу разливалось приятное тепло, как будто на приёме у массажиста. Лучшего на свете массажиста! Она коснулась моей щеки только кончиками пальцев — и меня едва не сбила с ног волна нежности.
Помню её первое прикосновение. Тогда я ещё не был готов к общению такого уровня — через касание. Я пытался поговорить с неё, но она не понимала слов. Они ведь никогда не разговаривала. Речь лишняя там, где достаточно провести собеседника по руке, и он поймёт. И когда она впервые дотронулась до меня, передала через кожу то, что могла бы сказать словами, я потерял сознание.
Мозг просто не выдержал того объёма информации.
Когда я очнулся, вид её был настолько встревожен и потерян, что я заулыбался. Так примитивно мы и общались первое время — через жесты. Прямой контакт с ней для меня оставался сродни удару тока.
За годы я привыкал, адаптировался к её манере. Уже не падал в обморок, как кисельная барышня, от объятий. Обняться — так просто, всего лишь способ поинтересоваться, как прошёл день.
Но сейчас, когда она была рядом со мной в комнате... Вокруг клубилась тишина, а я глох как под водой, сквозняк из приоткрытого окна бросал меня в жар, и её лёгкое касание, будто бы в первый раз, повергало в шок.
Спиной я ощутил мягкие простыни, мои руки затряслись. Я не мог унять эту чёртову дрожь! Хрен бы его знал, выдержу я или захлебнусь нирваной, словно помойной водой.
Она коснулась меня осторожно — в своём мире я так же нежен с неопытными дурочками. В меня словно насосом стали закачивать ощущения: её нежность и страсть. Мысли улетали куда-то далеко, я вдруг увидел себя со стороны.
***
Эй, я там сдох, что ли?!
Вряд ли, я ещё чувствую. Только гораздо глубже, чем может позволить себе человек. Вся прошедшая неделя проносится перед глазами — ну точно как жизнь перед смертью!
Так, спокойствие, я не умираю.
Просто вижу наяву воспоминания, переживаю снова мысли и события. Клинический секс, чёрт возьми, трах за пределами реальности!
С чего, собственно, началась неделя?
Ну да, конечно, у меня не было денег, а так не хотелось жрать «доширак» в пустой квартире.
Первой моей мыслью было...
Бывает же так, что тебе чего-то хочется, а как получишь — нафиг оно не сдалось. Бывает? Бывает!
К примеру, в школе я жутко хотел «классную». Как же я балдел от её уроков литературы. На краешек стола сядет, книжку откроет и начнёт что-нибудь заунывное читать. C’est cool! Клёво!
Теперь мне двадцать шесть, я без проблем могу заехать в школу, прошмыгнуть мимо «бдящего» охранника (легче лёгкого) и старушки-поломойщицы (сложность высокая) на второй этаж и... вот она, моя maitre de francais, совсем рядом.
Не моя бывшая «классная» (девочки постарше для меня пока очень... не очень), к тому же не «литераторша», но «француженка» тоже ничего.
На этаже тихо, ни единой души. Гляжу на часы (Bruno Sohnle, между прочим) и понимаю, что слоняться по жуткому коридору мне ещё пятнадцать минут. В ожидании можно полистать органайзер или в интернете «посерфить», но как назло телефон в отрубе. Нагло пялился на меня сникшим экраном, уже в третий раз за неделю. В ремонт его надо. А лучше — на помойку, там с ехидной ухмылкой сфотографировать, а затем новый купить.
Но, увы, в кармане остались лишь тоска, уныние и мятая сотня рублей. Телефон подождёт, мне бы пожрать чего...
Школа всегда напоминала мне что-то среднее между тюрьмой и психбольницей. Взять этот коридор бледно-синего цвета: три шага в ширину, несколько сотен — в длину. По одну сторону монолитная стена, разбавленная обшарпанными дверьми, другую сторону занимают окна. Оконца-то, мать их, с решётками.
Так, к чертям!
Сейчас прозвенит звонок, и вдобавок ко всему тихий коридор наполнится орущими «бабуинами».
Не хочу, не желаю этого видеть!
Решительно толкаю дверь и вхожу в класс.
— Анастасия Викторовна! — гаркаю с порога. — Вы виноваты, вам и расхлёбывать!
В классе вешается тишина, чувствую на себе два десятка удивлённых пар глаз. Сам же едва сдерживаю хохот из-за растерянной мины Настьки.
— В чём виновата Денис... Сергеевич?
— В том, что твой завораживающий взгляд сводит с ума такого нехитрого парня, как я. В том, что я вынужден прерывать урок, чтобы похитить тебя, mon amour.
Через десять минут мы с Настей бредём по школьному двору. Так сразу и не скажешь, что эффектная брюнетка рядом со мной простая училка. Мне, как фотографу, нравится, во что она одета. Ярко-синяя блузка в сочетании с чёрным поясом и юбкой выглядит модно и очень подходит к её смуглому личику.
Я пытаюсь приобнять Настю, но она до сих пор дуется на меня. Хрен то ей, и не таких уламывал, тем более она — как бы моя девушка. Впрочем, именно поэтому я позволяю ей изображать из себя обиженную принцессу. Ну, ещё потому, что сегодня я хочу горячий ужин.
— Денис, ты просто невыносим! Убери руку с моей попы!
— Тебе не нравится? Ты же знаешь, я люблю твою belle fesse. Твои ученики разделяют моё мнение. Я проследил взгляд того прыщавого...
— Ты невыносим! Завтра мне влетит...
— Настя, прости, я поступил глупо, — беру её за ручку, нежно поглаживаю пальцами.
— Ты не ценишь меня.
Хоть и говорит обиженным голосом, но руку не выдёргивает. Хороший знак.
— Почему ты так думаешь?
— Ты мог бы звонить чаще! Я стала забывать твой голос.
Ага, вот он, корень обид! Ну не хотел я звонить тебе, идиотка, ты меня раздражаешь!
— Ты права, я не звонил в последнее время. Но у меня было очень много работы. Тебе показалось, будто я забыл свою девочку? Ты немного petite folle! Я тоже не в себе! Я схожу с ума от любви.
Я крепко прижимаю к себе Настю — она, кажется, успокаивается. Надо её как-нибудь развеселить, растопить, блин, лёд. Не хочу проводить вечер в компании хмурой тёлки.
Точно, лёд!
— На-а-асть, — нащупываю в кармане последнюю сотню. — А хочешь, мороженое домой купим?
Как-то очень странно это.
Я знаю, что где-то здесь и когда-то сейчас рядом со мной любимая девушка. Мы ещё даже не начинали, она только разогревает моё тело нежным массажем, подготавливает такого неподготовленного меня. В то же время где-то там и когда-то тогда я в постели с томно постанывающей Настей. И если заглянуть в мысли тогдашнего меня, то они приведут в эту комнату, где я сейчас нахожусь.
Замкнутый круг, так это называется? Как писал Паланик: не совсем верно, но это первое, что приходит на ум.
Ха-ха! Как забавно!
Я заснул.
Можно заглянуть в свои сны, но ничего не получается.
Эй! Кажется, в реальности проникновение удалось! Вот только я и там ни черта не чувствую — снова отключился.
Я-реальный без сознания, я-воспоминание — сплю. Я-хрен-знает-кто — в вакууме, блин, наедине с собой. Не самая приятная компания.
Хорошо, делать нечего. Что там было на утро?..
Просыпаюсь от звенящей и противной мелодии. Вроде не будильник, что же так мерзко пищит... Ага, главный редактор потерял. Отвечаю на звонок, медленно выползая из постели в светлое будущее. Пока слушаю начальство, подмечаю, что в Настиной квартире я совершенно одинок. Надо бы поискать от неё какую-нибудь записку... хотя, какие, нафиг, записки в мире СМСок?
Сказав очередное «да, Александр Свиридыч», вешаю трубку. Йееес! Наконец-то фотографии напечатали, нынче я с баблом! Живём! Главная повестка дня — заскочить на работу.
Надо теперь проверить входящие... что за чёрт! Телефон снова не подаёт признаков жизни. Что с ним такое, аккумулятор дохнет что ли? Где-то здесь моя «зарядка». Побродив по комнате и раскидав по полу подушки, нахожу «зарядку» и ключи от квартиры. Настино жилище — скромная «однушка». Обставлена она... наверное, сама Настя думает, что если всюду развешать милые семейные фото, то квартирка станет уютной.
А мне это кажется пошлым.
В детстве я часто рассматривал семейные фотографии. Терпеть их не мог! Бесчисленные архивы хранились у нас в тумбочке под телевизором, рядом со старым дедушкиным полароидом. Хорошо запомнилось, что на них всегда скапливалась пыль. Через неделю после уборки они снова оказывались под серым покрывалом. И всюду только улыбающиеся лица на снимках. Пыль и улыбки. Отличное сочетание.
Кстати о пыли, пора бы в душ сходить, а то грязный как скотина. Вообще я за собой слежу, просто неделька сумасшедшая выдалась. Матерь матерей, у меня и под ногтями грязь, будто я землю рыл! Не хватало в таком виде на работу явиться. Хотя какого чёрта, скажу, что я тут когти рву, пока остальные балду пинают. Или «когти рву» не из той оперы?
Впрочем, не важно! На чём я остановился?
Ах да! Я тут умничаю. Так вот, на снимках люди обычно запечатлевают счастливые мгновения. Никто ведь не снимает то, о чём хочет поскорее забыть. Только это херня собачья. Даже ребёнком я мог разобрать постановочные кадры, а фальши я не переваривал. Мне пытаются показать, как веселился народ на моём десятилетии, но я вспоминаю лишь нажравшегося в свинью отца. Родители приехали в летний лагерь — наскоро замазанный маминой косметикой синяк. На школьных танцах-шманцах у меня вообще несварение было...
Совсем другое дело — фотографии деда. Он обращал внимание на волшебство обычного мира, ловил объективом уникальные мгновения и преображал их в искусство. Как бы паршиво ни звучала эта фраза, она правдива. Дед запечатлевал то, что видел перед собой, не вмешивался в окружающую действительность. Не понимаю, почему он однажды отложил свой фотоаппарат и никогда больше не снимал...
Из душа я выбрался благоухающий Настиным шампунем. Дурная баба, блин! Если она так хочет жить вместе со мной, могла бы купить и мужской шампунь. Впрочем, не важно, в редакции у нас все пахнут как гомики. Чем я хуже?
От Настиной квартиры до редакции минут двадцать пешком. Сунув ключи от квартиры похмельному мужичку (сосед Настин, зовут то ли Вовка, то ли Витька) на лестничной клетке, решаю прогуляться. Спешить мне не куда, я ведь свободный фотограф: хочу — приду за своим баблом, хочу... нет, всё таки хочу. По дороге где-то должен располагаться мобильный сервис, нужно сдать свой «vertu».
Пока неспешно бреду по улице, решаю сделать несколько снимков типа «типа нормальный город». Без своих заскоков с поиском уродства и прочей дрянью, с которой я имею дело по работе. Хочу создать городской натюрморт, или может быть запечатлеть повседневность, людей там проходящих... В общем, хочу что-нибудь лёгкое, без грязи и пошлости.
За своим занятием едва не пропускаю вывеску мобильного сервиса. Сделав последние снимки, прячу фотоаппарат в сумку, одёргиваю смявшийся пиджак и направляюсь к входу.
«Мобильный сервис», наверное, слишком громкое название для подвального магазинчика, но раз здесь чинят мобилы — значит, сервис. У двери мерзко звякает китайская штукенция, стоит мне войти, а бритоголовый парень за прилавком даже не оборачивается. Тут душно и воняет краской.
— Здорово, — киваю бритоголовому и замолкаю.
Тут у меня начинается маленькая личная игра. Если начать говорить сразу, то мужик за прилавком тупо проигнорирует приветствие. Меня всегда бесило подобное отношение. Кто здесь клиент, в конце концов? Если же поздороваться и замолчать, то можно дождаться ответного «здрасьте». Не стоит меня осуждать, у каждого свои бзики!
Бритоголовый даже не поворачивается в мою сторону. Только кивнул, с-сука!
— Слышь, ты, — взрываюсь я. — Болванчик из Китая. Я, говорю, доброго денёчка, прекрасная погодка, да?
— Нормальная погодка, — отвечает он. — Вы что-то хотели?
Вот падла, а!
— Телефон не заряжается, — говорю сквозь зубы, достав «vetru». — Аккумулятор сдох, что ли...
— Оставляйте, посмотрим. Телефон какой-нибудь на время нужен?
— Нужен-нужен, — киваю я, довольный тем, что взял (ну, одолжил) у Насти деньжат. — Давай быстрее, я спешу.
Бритоголовый нырнул куда-то за прилавок и вскоре показался со старенькой «моторолой». Такой у моей бабушки ещё был.
— Удачного дня, — лыбится он, протягивая эту рухлядь.
— Спасибо, — я беру телефон и уже на улице сплёвываю на землю: — Козёл.
Затем ловлю тачку. Надоело мне гулять.
Нашего редактора, Александра Свиридыча, за глаза называют «птичьим гнездом». Он из числа лысеющих неудачников, которые отращивают длинные пакли волос, аккуратно зачёсывают лысину и — вуаля — птичье гнездо. По характеру он типичная «граната», вдобавок имеет ворох комплексов по разному поводу (один из них — зачёсываемая лысина), что делает его непредсказуемым и взрывоопасным.
— Скажу тебе честно, — елейно улыбается Свиридыч. Он всегда улыбается, пока не взбесится. — Твои снимки — говно.
— Спасибо, Александр Свиридыч.
Тоже мне новость. Я отвечаю за самые грязные и уродские фото в нашем журнале. Если есть на свете какая-нибудь мерзость, я ей найду и сниму!
— Ты не понял, Денис. Твои последние снимки действительно говно. Их напечатали как рядовой материал, к ним даже подписи пришлось придумывать.
Он так нервничает, что встаёт из-за стола и подходит ко мне. От него разит дезодорантом и потом.
— Где тот помоечник, которого я знал?! Денис, просыпайся! Ты должен успевать за движущимся миром! Следующий номер выходит в понедельник, если и в этот раз не будет мерзких снимков, то не будет и твоей рубрики. Придумаем что-нибудь новое, не впервой.
Редактор хлопает меня по плечу. Надо не забыть отряхнуться.
— Вот, держи гонорар. И не вздумай возмущаться! Нормально поработаешь, нормально заплатим.
Сев за стол, уродец смотрит на меня и улыбается.
— Денис, свободен!
О-о-ох! Очнулся!
Сознание выливается в бренное тело. Она замечает моё возвращение и улыбается.
Сколько же я был в отключке?
Видимо, прочитав что-то на моём лице, она хмурится. Затем звонко смеётся, берёт мою руку в свою и ведёт...
Через окно врывается ветер, сбрасывает фотографии на пол и разносит по комнате.
Пальцы погружаются во влажное и горячее...
Так сколько же я был в отключке? Тут же получаю немой ответ: совсем недолго.
Как же я долго ждал! Каких огромных усилий мне стоило уговорить её. Секс здесь — не просто удовольствие или средство продления рода. Высшая разновидность прикосновения, после которого ты узнаёшь человека так, будто бы отметил с ним золотую свадьбу.
Вот уж действительно превращение в единое целое. Непосредственный обмен мыслями и чувствами, да такой, что какая-нибудь телепатия нервно мнётся в сторонке.
За окном слышу раскат грома, и земля отзывается ударами капель дождя. Тянет прохладой, я даже отсюда чувствую, как на улице остывает нагретый за день воздух. Вдруг в меня самого будто молния бьёт, я замираю, не в силах дышать. Меня наполняет вожделение и похоть, я слышу, как учащается её дыхание. Чувствую её всю.
Теперь я не теряю сознание, но мысли всё равно устремляются куда-то не туда...
Музыка в клубе орёт так, что хоть чертей выноси, но всё же я слышу звонок «моторолы». Высвечивается номер Насти. Ну чего ей сейчас надо?
— Да Настюш, привет!
Говорить по телефону, распихивая дергающихся в конвульсиях людей, то ещё занятие! Пока найдёшь какое-нибудь тихое местечко свихнуться можно.
— Что? Нет, я на работе! На открытии клуба! Снимаю... твою мать.
Едва протискиваюсь сквозь толпу, меня буквально выдавливает в коридор, чувствую себя зубной пастой.
— Насть, я на открытии клуба, делаю снимки!
— И чего ты орёшь, Дениска, — смеётся она в трубку. — Слушай, я тут подумала... Может ты сегодня тоже ко мне?
— Я бы с радостью... но, Настя, извини. Александр Свиридыч рвёт и мечет. Ему не нравятся снимки.
— Ну, Денииис! Только на ночь!
— Je suis deborde, Насть. — Французский всегда помогал уговорить эту училку. — Я по горло в работе, никак не смогу.
Настя многозначительно молчит, слышу только её недовольное сопение.
— В другой раз? — вздыхает она.
— В другой раз. Люблю тебя!
С облегчением жму «отбой» и возвращаюсь к работе. Клубная съёмка — такая светская хроника для бедных, а я запечатлеваю во всех красках эти дионисийские пляски, феерии и вакханалии. Тусовщики демонстрируют губки бантиком, я их щёлкаю и делаю чуточку счастливей. Заставляю думать, будто они какие-то знаменитости с личным папарацци.
— Простите. — Я усердно работаю локтями в толпе этих «знаменитостей». — Извините.
— Чо?! — орёт мне в ухо девушка с широченными зрачками.
— Говорю, на хрен расступитесь! — Обворожительно улыбаясь, я делаю снимок.
Бедняжки не догадываются, что я ищу только самые уродские ситуации и делаю воистину омерзительные кадры. Это искусство — видеть в красоте форменное безобразие. Может быть, кто-нибудь из них купит наш журнал, поглядит фотографии и ужаснётся: неужели существует подобное дерьмо? Этот «кто-то» будет кривится, но продолжит разглядывать мои снимки. Может быть, он даже не заподозрит, что охал над своим же фото...
— Эй ты, — кричу в толпу. — Улыбочку!
Делаю последний кадр — какая-то перекрашенная азиаточка в латексе — и понимаю, что на сегодня я закончил. За вечер работы я накопил достаточно материала, не обязательно ведь пахать ночь напролёт.
К чёрту, как я устал делать мерзкие снимки. Хочу как дед — искать красоту. Хочу обратно в личную сказку.
Надо же, всё закончилось, а я до сих пор чувствую себя ватным мешком. Она посапывает рядом: отдав силы на контакт, уснула едва коснувшись подушки.
На улице стемнело, продолжает моросить дождь, хотя уже без грома и молний. В комнате довольно холодно — понимаю только по гусиной коже на теле. Делаю неимоверное усилие и поднимаюсь с постели. Ворсинки ковра врезаются в кожу стальными иглами, так что я охаю от внезапной боли. Надо же, как затекли ноги. Топчусь с минуту, пока ко мне не возвращается чувствительность, и чую, как успели замёрзнуть ноги. Кряхчу старым дедом, добираясь до окна, дёргаю его раз, другой. Наконец, ставни поддаются, и стук капель становится тише. Вроде бы, потеплело...
Что-то зашептала во сне моя волшебная подруга. Вслушиваюсь: она отчётливо произносит слово «фотографии».
Сложно было научить её говорить. Точнее не говорить — объяснить значимость слов. Она просто не понимала, зачем нужна эта тягомотина. Человеческая речь неуклюжая и тяжеловесная махина по сравнению с тем, к чему она привыкла.
Проблема разрешилась достаточно просто. Я спел песню. И ей — ха-ха — ни черта не понравилось! Она стала допытываться, мол, что за примитивные звуки? Она спела сама: чарующим, прекраснейшим звукам позавидовали бы птицы моего мира, но у меня было преимущество. У моей песни был плохонький, а смысл. Когда я смог хоть как-то донести до неё свою мысль (при этом чуть с катушек не съехал, пытаясь передать эту мысль через прикосновение), она заинтересовалась. Ради неё я научился играть на гитаре, гармони, барабанах и пианино, стал ходить на курсы вокала... короче, всячески пытался восхитить и заинтересовать. Таких усилий ради девушки я ещё не прикладывал... После она дала мне доступ к телу, на который я надеялся? Ага, хрен там! Она просто выучила наш язык, и мы стали чуточку ближе. Это случилось где-то с год назад.
Отворачиваюсь от окна и ковыляю к кровати. Взгляд падает на пол, по которому ветер разбросал фотографии моего мира. Вот, что её действительно впечатлило. Снимки были прекрасны, они сами были эссенцией чувств, лучшие мои работы! Вздыхаю и ложусь рядом с ней. Прижимаюсь всем телом, чувствуя, как между нами вновь образуется связь. Не такая сильная, как былая, но всё же.
Засыпаю сразу.
Два часа в электричке, провожая взглядом покосившиеся домишки и шикарные коттеджи нуворишей, и я в своём дачном посёлке. Участок достался мне от деда. Недавно и здесь для меня жила сказка, но теперь мне мало: хочу настоящее волшебство, а не выдуманное. Может быть, я повзрослел, а может, превратился в скептика-сноба.
Ну конечно, блин! Я попал в сказку. Серьёзно? Как хорошо весной в деревне! А?
Апрель, запах первой зелени и почек: ароматы черемухи, тополя и чёрной смородины, терпкий запах бузины... и грузовиков с навозом. Запах краски на солнце — тоже ништяк, да? Дохлый кот у забора... Впору делать серию снимков типа «типа нормальная деревня».
— Братиш, — слышу голос. — Дэнчик, ты что ли? У тебя чирика не найдётся, трубы горят?
— Нет, — отвечаю я, и более не задерживаясь, иду к участку.
Скорей бы избавиться от людей с их болтовнёй.
Не доходя до своего дома, сворачиваю к сараю. Это маленькая деревянная коробка своим видом напоминает... ну, сарай и напоминает, чёрт возьми. Старый, покосившийся от времени сарай. Участок вокруг постройки порос полынью и крапивой, трава здесь всегда очень густая — кажется, даже она ощущает притягательность места.
На дряхлой двери новёхонький блестящий замок — не хочу задерживать поход в сказку из-за ржавой железяки, которую не смог бы нормально отпереть. Ключ у меня всегда с собой. Однажды, я полчаса бился у замка, даже дверь хотел вынести. Легче было бы арматуру руками гнуть: трухлявое дерево оказалось крепче банковского сейфа.
В сарае беру керосиновую лампу «летучая мышь» — моя постоянная спутница. Порыв ветра легонько толкает меня в спину, словно приглашая скорее войти, и я делаю шаг. Внутри затхлый воздух, пахнет влажной землёй и плесенью. Очень темно — даром, что стены сарая дырявые, а на улице ещё день. Сдвигаю крышку деревянного люка, начинаю спускаться вниз. С каждым шагом становится холоднее. Если первые ступени оказались довольно сухими и крепкими, то теперь ноги едва не соскальзывают.
Лестница кончилась. Я оказываюсь в узком коридоре с низким потолком. Несу светильник в вытянутой руке, шаркаясь плечами о земляные стенки. Со мной ведь ничего не случится, правда? Стены ведь не раздавят меня, как исполинский кулак букашку?
Нет ведь, мать их так?!
Через десяток шагов чувствую на лице поток свежего воздуха. Честно говоря, я до дрожи в коленях боюсь как-нибудь упереться в тупик. На уровне подсознания крепко засел червячок, что сверлит мозг и твердит: невозможно, такого не бывает, слышишь меня, придурок? Когда впереди я вижу яркий солнечный свет, то вздыхаю с облегчением и говорю внутреннему червячку: «сам дурак».
И... вот она, сказка! Оставив фонарь, выхожу наружу.
Ничего необычного, на первый взгляд. Если отбросить тот факт, что я спустился по лестнице метров на пять, затем шёл по земляной «кишке» вниз, а вышел из землянки в чистом поле. В остальном, всё нормально. Только намного чище и как-то ярче. Наверное, потому, что чище.
Знакомая тропинка, сколько раз я по ней шагал. Вокруг только светлая поляна, усеянная ковром цветов. Как мило... Ещё ослепительно яркое солнце на фоне пушистых облаков — полный комплект. Пока зрение привыкает к новым краскам, я отмечаю внутренние изменения. Прислушиваюсь к телу: оно подстраивается к новому, чувственному восприятию. Обычные мысли покидали голову — здесь думаешь образами, а не словами. Не хочется ёрничать и замечать, мол, «распогодилось, блин», хочется подставить лицо свету и чувствовать его тепло. Здесь иная сама атмосфера, другой воздух и, наверное, чуточку изменены законы физики. Точно не знаю. Как-то раз я принёс домой корзинку местных фруктов: на вкус они просто восхитительны и, как уверяли местные жители, могут храниться годами. На следующий день попробовал дома... кто заменил мои вкусненькие фрукты на эту пластилиновую мерзость?! Короче, импорт не прижился.
Стягиваю свитер и беру его подмышку — не бросать же хорошую вещь. Так и бреду по пояс в траве, устремив взгляд на цветочные холмы. Где-то рядом тусуются аборигены: чувствую колебания эмоций. Общаются, чертяки! Такие чудные чертяки... ух, как распирает то. Всё люблю! Всех люблю!
Взгляд упирается в какую-то девчушку. Выглядит она чудо как хорошо. Не-е-е, время цветов не умрёт, были бы в моём мире такие. Хотя такие и есть, отсутствует как раз тот воздух искренности и любви. У нас сосредоточены на прогрессе, на том, чтобы состроить рожу поумней. Здесь живут сегодняшним днём.
Вот чёрт! Я дитя своего мира, никак не могу прогнать мысли из головы!
Ведь если подумать, этот мир не идеален. Вот есть такие прелестные девушки, чудесная атмосфера чувственности, но ведь этим кто-то управляет? Какой-нибудь злодей в мрачном замке. Ему чужды эмоции, один лишь холодный разум и жажда власти. Создал мир дурачков и дурочек, которые только и делают, что веселятся и работают, а он думает и... наверное, тоже работает. Хрен его знает, мрачного злодея.
Девушка меня замечает и улыбается. Здесь наши миры совпадают, первый контакт — это улыбка.
— All you need is love, — песня Джона Леннона звучит здесь бессмысленно, но красиво. Девушке из другого мира, кажется, нравится. — Улыбочку!
Я осторожно касаюсь её руки, переводя то, что сказал на язык чувств, и она послушно улыбается. Достаю свой цифровик и... мать твою — не работает. Внутри всё сжимается. Перед глазами встаёт физиономия Александра Свиридыча с его ехидной улыбочкой. Меня бросает в холод.
Девушка вскрикивает — до меня долетают отголоски её страха. Она бьёт меня по лицу, вырывает руку и убегает. С таким букетом эмоций я кажусь ей настоящим маньяком, может, я и есть тот злодей из мрачного замка?
Настроение испортилось, будто шторм налетел. Ну какого чёрта дохнет моя техника!
— Сука-а-а! — со злостью плюю на землю. Сперва телефон теперь... стоп. Оглядываю застывший в недоумении мир, такой дружелюбный и ненормальный. — Так это всё ты?.. Техника наша не нравится, козлина?!
Ну, точно! Мог бы заметить закономерность — экспорт тоже барахлит. Чёрт возьми, некогда кричать «эврика», вся моя работа в пропасть летит!
Пока мчусь в город, обзваниваю знакомых. В принципе, сегодня воскресение, материал сдавать только завтра. Если поднатужиться, можно успеть наклепать каких-нибудь снимков за ночь. Настроение поганое, так что уродства найду без проблем. Был бы нормальный цифровик.
А его нет! Как и денег на покупку.
— Колян, здорово! — кричу в «моторолу». — Что значит — денег нет, я ещё ничего не спрашивал! Да иди ты на хрен!
Вот уроды! Друзья, называется. Уже кто-то разболтал, что я срочно ищу деньги.
Выхожу из поезда и ловлю такси — они у вокзала ждут.
Остался ещё вариант...
— Настюша, как дела? — я даже улыбаюсь трубке, чтоб голос казался доброжелательным. — Что значит — «пошёл в задницу»? Mon amour, я ещё ничего не говорил!
От удивления забываю стереть улыбку с лица.
— Да просто я поняла, какая ты скотина! — Слышно её плохо — телефон кряхтит и едва не разваливается.
— Что я сделал то?! Всё потому, что задержался на работе?
— Хватит туфту гнать, Де... — телефон издаёт противный шипящий звук. — Я думала ты хочешь со мной жить!
— Солнце, ты права! Я очень хочу с тобой жить!
— Зачем же ты ключи отдал алкашу?
Такси останавливается у дома Насти. Не глядя, сую деньги водиле и выхожу из машины.
— Насть, какому алкашу?
— Виталику, моему соседу! Между прочим, он сегодня с друзьями мою квартиру обнёс! И да, Денис, я тебе денег не одолжу!
Связь обрывается. Этот телефон продержался меньше.
И она знает... кто же из моих друзей такой языкастый? Хотя это меня волнует сейчас в последнюю очередь. Что же ещё остаётся? Где там «мобильный сервис»?
Китайская фиговина на месте — звенит, стоит лишь войти. На месте — за прилавком — и бритоголовый.
— Здрасьте, — сейчас нет времени размусоливаться, поэтому даже не пытаюсь ждать ответного приветствия. — Вы телефон починили?
Тот поднимает на меня вопросительный взгляд, затем говорит:
— А-а, шутник, да?
— Чего?
— Припёр якобы «vertu», а на деле — кусок пластмассы. «Моторолу» давай!
Уже ничему не удивляясь, лезу в карман брюк.
— Держи, — кидаю телефон на стол и направляюсь к выходу.
— Ну-ка погодь, шутник.
Я оборачиваюсь, а бритоголовый выходит из-за прилавка. В руках он вертит мою бывшую «моторолу».
— Ты чё, б..я, идиота нашёл? — бычится он. — Ты где эти пластмассы находишь?!
Ну, хватит! Я оборачиваюсь к уроду...
...Домой возвращаюсь в дурном настроении, без денег и с выбитым зубом. Фотографии нужно доставить завтра к полудню — крайний срок. Не снимая ботинок, пересекаю комнату и бухаюсь на диван. Хватит, надоело. Меня окружает одно дерьмо, и я вляпываюсь в самые вонючие кучи!
Вот удивительно, почему мои фото с гнильцой пользуются такой популярностью? Неужели я один могу находить в мире грязь, чтобы её заснять? Так просто! Посмотреть на мир и сфотографировать грязь. Раз плюнуть! И ещё сфотать то, куда плюнул — опять грязь же.
Вот дед молодец, он умел видеть красоту. Его фотографии тоже били по нервам, как и мои. Только совсем по другому, э-эх.
Кстати, а если?..
Бросаюсь к тумбочке с фотографиями. Семейные альбомы дышат на меня пылью, я чихаю, но отыскиваю старый дедушкин полароид. На безрыбье, как говорится... сделаю стилизацию под старые фото. Банально, а что делать?
Лишь бы работал!
Делаю пробное фото. На удивление — махина работает отлично. Смотрю фотографию.
— Мать моя женщина...
Хотя на фото и не мама, это лучший снимок, что я видел.
***
Она проснулась раньше меня. Стояла у открытого окна, так что мне оставалось любоваться её прелестной спинкой.
Хотя минувшая ночь была самой потрясающей и необычной в моей жизни, я был рад прояснившейся голове и тому чувству, когда... э-э-э... когда чувствуешь только себя.
На столике рядом лежал фотоаппарат. Немного подумав, я взял его и сделал снимок. Посмотрев на результат трудов своих, я снова поразился — великолепно же! Она получилась изумительно. Не идеально, — с фотографии веяло грустью и немножечко холодом, — но всё равно чудно.
Да с такими снимками, да с этим допотопным полароидом!..
— Артефакты — очень опасные вещи, — она повернулась ко мне. — Избегай то, что имеет силу в обоих мирах. — Я попытался встать и прикоснуться, но она отстранилась: — Не нужно! Прошлой ночи было достаточно.
В тот раз я не выдержал и от души выругался. Пусть знает, что и в словах достаточно эмоций!
— Да что происходит со всеми?!
Она не сказали ни слова, не послала ни одной эмоции — только взяла дедушкин фотоаппарат и сделала один снимок. Меня.
— Посмотри.
Я посмотрел.
То, что постепенно проявлялось на фотографии, мне очень не понравилось. На меня глядело невообразимо жуткое полуголое существо в той же комнате, где находился я сам. Мне едва удалось побороть желание повернуть и посмотреть, кто там притаился за спиной.
К сожалению, никого там быть не могло.
Этим уродливым человеком с пустыми глазами был я. Снимок было неприятно держать в руках, он оказался каким-то липким и мокрым, словно бумажка, выловленная из туалета.
— Теперь и я вижу тебя таким, — сказала она. — Понимаю, зачем вам речь. С её помощью так просто лгать. Поздравляю, ты смог меня обманывать долгое время. Теперь, прошу тебя, уходи.
Я вертел в руках полароид. Волшебную штуку, отображающую, как оказалось, суть. Вот значит, каков я на самом деле. Мрачный злодей из замка... Всё нормально, теперь стало ясно: не кругом дерьмо, это я — дерьмо.
Я встал и ушёл, а что ещё оставалось? Почему-то в глубине души образовалась уверенность, что если я попробую вернуться в сказочный мир, то на моём пути встанет тупик.
Редактор смотрел на мои снимки, и казалось, что он лопнет от улыбки.
— Дениска! — наконец прохрипел он, ослабив галстук. — Ну, Дениска! Не совсем твой формат, точнее — совсем не твой. Но снимки идеальны, да ты и сам знаешь. Решено! Убираем рубрику «мерзость дня», теперь будем печатать другое!
— Я не умею, Александр Свиридыч, — ответил я, доставая полароид. — Ну не получаются у меня хорошие снимки. Только и научился, что грязь одну видеть. Вот это, — я указал на фото на столе. — Случайность.
— Да перестань ты, Денис! Что раз получилось, получится и другой!
Удобней перехватив фотоаппарат, щёлкнул Свиридыча. Протянул ему снимок и сказал:
— Смотрите.
Пока он ждал, когда проявится, я встал со стула. Редактор охнул и бросил фотографию на стол. На ней был изображен неприятный мужичок с бегающими глазками. Волосы на голове мужичка — просто ужасны, настоящее «птичье гнездо».
— Что за гадость? — Редактор готов был вот-вот взорваться, но мне стало поровну. — Что за шутки, Денис?!
— Считайте моим заявлением об уходе. Вот куплю себе новый фотоаппарат, научусь самостоятельно снимать красивые вещи, тогда и вернусь. Если примите обратно. — Уже у дверей я останавился и грустно добавил: — Не переживайте, Александр Свиридыч, я ещё хуже на фотографиях получаюсь. Дмитрий Чесноков © 2012
Обсудить на форуме |
|
