|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Феерическая авантюра Виталий Придатко © 2016 Флояра и чемпион 1
Сидели под полосатым тентом, провисшим посредине, вдыхая колючую пыль с копей. Вахмо горбился: ребра отчетливо хрустели при нажиме, — и шмыгал раскровавленным носом. Флояра хлопотала вокруг братца, заводя очи горе. Мы с Меншеахом надирались слабеньким ячменным пивом, тщетно пытаясь утолить жажду.
Пропитанное драконьим огнем лето околачивалось вокруг и совало длинные пальцы зноя к нам за столик, обнимаясь разом со всеми. Дышать приходилось осторожно. Поговаривали, какие-то бродяги уже вдохнули поцелуй пламени на той неделе; это значило, между прочим, что позиции Летнего Двора упрочились до ужаса: подлинное человеческое жертвоприношение напрямую Силе — это серьезно; всегда и везде срабатывает лучше прочих хитрушек вроде шествий, богослужений, гимнов и молитвенных колес.
2
Словом, лето никак нельзя сбрасывать со счетов. Оно, как и все истекающие потом за столиком заведения хромого Хена, с интересом наблюдало за Кунгом.
Кунг же наливался звериной яростью с каждой следующей слезинкой на щеках Флояры.
Все представление, походило на то, ради этого и затевалось. Ради Кунга. И бесподобного, нечеловечески страшного его гнева.
— Я хочу помочь, — повторил Кунг, поразмыслив. Карие глаза вылупил, словно скаковой вепрь, кулаки стиснул в угловатые булыжники, а под кожей на буграх мышц вздулись затейливые письмена жил. Даже золотые повязки чемпиона на запястьях налились грозовым блеском. Если бы легендарный силач Кратос повстречал Кунга в его нынешнем состоянии, непременно причислил бы к двуседмице подвигов еще два: видеть рассвирепевшего крау-цверга и остаться в живых, да еще и суметь рассказать об этом.
— Кунг, прошу! Не глупи! — жалобно зачастила Флояра, обильно бинтуя рассаженный лобешник непутевого братца — редкого мота, повесы и заядлого игрока с лицом рябой лошаденки, жесткой гривой рыжих волос и торчащими наружу зубами.
— Он имел в виду, что прибьет Вахмо лично, чтобы зря не мучился, — вполголоса бросил Меншеах, неодобрительно зыркнув на Хена, копавшегося в совершенно, на мой взгляд, готовом жарком на металлической решетке в горловине высокой глинобитной печи. Тот остался не менее багровым, чем был, так что любой желающий мог восхищаться, как сильно развиты стыдливость и застенчивость в человеке столь ожесточающей душу профессии.
Кунг вознегодовал, но, запомнив уже, сколь сомнительно выглядит его красноречие во взволнованном состоянии, патетически изрек:
— Нет!
Я пнул Меншеаха, пока тот не разрядил копящуюся ярость крау на себя. Судя по озадаченному лицу Меншеаха, Флояра проделала то же самое, только с другой стороны.
— Сказал, — медленно произнес Кунг, наклонив голову так, что длинный золотой чуб свесился, едва не окунувшись в пиво. — Буду бить, кто обидел Вахмо!
Флояра снова закатила прелестнейшие глазки. Вдвоем с братом в среднем они были ничуть не красивее, чем средний показатель меня и Меншеаха... но, напоминаю, Вахмо урод, каких поискать. Так что Флояра, по-сидовски — флейта, у представителей не менее четыренасемерых рас вызывала естественное желание взять по крайней мере три тона на прелестнейших ее отверстиях. Любая ее гримаска обычно была нацелена на пробуждение животной похоти; распаленных же воздыхателей мог втихую обчистить даже увалень Вахмо.
Любая, повторяю, гримаска. Но — не эта.
Ага, мысленно сказал я себе, и услышал, как Меншеах заглянул в блекнувшие, убегающие мысли, тоже вдруг напрягся и сосредоточился. Просек, угу.
— Да нет же, дурашка, — Флояра оставила Вахмо, после процедур больше напоминавшего мумию, сбежавшую со стола бальзамировщика, и прильнула к Кунгу, принявшись что-то горячо шептать в огромное шерстистое ухо. В руке она вертела молчавшую сегодня флейту из буковой веточки.
Ноздри Кунга раздулись, длинные белоснежные клыки скрежетнули. В принципе, так он выглядел обычно уже в процессе избиения неприятеля, так что я задумался, что же такое сморозила прекрасная Флояра.
Потом чемпион поднялся, посмотрел на Вахмо с сестричкой и решительно сказал:
— Нет. Я не... Я не... У меня есть другой бой.
И выскочил на самый солнцепек, вынуждая и нас с Меншеахом броситься следом. Впрочем, так как мой родственник бдительно пас глазами Кунга, я улучил минутку и оглянулся, успев заметить, как Хен пристально и слегка презрительно смотрит на Флояру с братцем, а Вахмо зло щерит зубы в ухмылке.
Скорее, впрочем, затравленной, нежели ненавидящей.
Спустя два поворота, один большой скандал с погонщиком саламандр и пару мелких склок с пронырливыми пешеходами, я все еще не мог забыть сладкую парочку. Что-то же связывало их с Хеном-трактирщиком, верно ведь?
Брось, подумал рядом Меншеах, не теряй время. Должно быть, показалось.
Да, подумал я в ответ, да, наверное, почудилось. Только знаешь, что? Там ведь совсем никто не пел сегодня.
Там вообще никого не было, кроме нас.
3
Кстати говоря, если кто еще не понял, мы с Меншеахом во всей этой истории — лица самые что ни на есть официальные, поскольку ошивались подле Кунга по долгу службы. Служили же мы — кто догадается? а вот и нет! — телохранителями.
Да. При крау-цверге.
Если вам все еще невдомек, кто такой крау-цверг, объясняю. Помните, наверное, старинную считалочку Зимнего Двора про Вечную Войну? Ну, где еще «да не станешь добычей воронам»?
Так вот, это про них. Да.
Принято говорить, что всему виной их характер. Вранье, конечно: я работал с Кунгом не одну седмицу лет, и он просто-таки душка — среди своих. Просто-напросто у крау-цвергов чернейшая кожа из всех, которые я видел в жизни. Вот и все.
Ну, и еще они семи футов росту да почти столько же в плечах, а рожей уродливы, как и все остальные цверги, что при антрацитовой шкуре выглядит совершенно устрашающе.
Вот кого мы с Меншеахом охраняли по мере скромных сил.
Прежде всего — от самого же Кунга.
4
Ужинали мы в шикарных трехкомнатных покоях с жестяной ванной. Кунг только что отмылся до блеска и упоенно трескал тушеных выдр, то и дело гоняя по здоровенному латунному блюду золотистую айву.
Как назло, ни одной передачи для героев вечером не демонстрировали. Нам светил очередной вечер с призраками трудного детства Кунга в Вороньих холмах. Всяко лучше, чем валандаться по городским улицам, особенно накануне Вышнего Суда, но и цвержьи басни, скажу я вам, — та еще докука.
Потому Меншеах, заслышав стук в потолок, только что не бегом кинулся в нашу с ним спаленку — отпирать.
В прежние времена этот лаз служил дорогой для недобросовестных хозяев или их прихвостней, если им приглянулись пожитки постояльцев. Я придерживался мнения, что времена эти, судя по отличному рабочему состоянию петель и засовов, были далеко не такими прежними, как желал изобразить Хен... но, впрочем, пока никто не покушался на наше добро и нашу невинность — шут с ними, как говорится. Свои б заботы разгрести. Нацепили крючок-запретник с внутренней стороны, да тем и ограничились.
Следом за Меншеахом притопали мы с лопоухим нашим подопечным.
— Чего? — спросил он, жуя губами и пытаясь высосать волоконца мяса, застрявшего между зубов.
— Увидим, — сдавленно ответил я, с серьезным видом глядя на люк. Меншеах кочергой осторожненько отодвинул запретник, сразу же отодвинувшись на исходную. Кунг взволнованно засопел, потирая костяшки кулаков, пришлось ущипнуть за бок и жестами велеть отойти: здоровяку надобно себя беречь пуще тюка с перцем.
Чемпионами не рискуют попусту. Особенно накануне Вышнего Суда.
Люк распахнулся, явив нам отнюдь не Хена, не кого-нибудь из Зимнего Двора и не дракона Карниворакса Орикса. Все было значительно страшнее.
Некоторое время не показывался никто, а потом неповторимый голос Флояры, дрожащий от слез, едва слышно спросил:
— Кунг?..
— Фло! — воскликнул крау-цверг, делая шаг вперед. Жалобно и тоскливо взвизгнула под весом чемпиона кровать, из-под которой опрометью выскочили парочка захудалых тревог и неряшливое лохматое сомнение, долбанувшееся башкой в стену и чуть не опрокинувшее на себя картинку с Долиной Мертвых Птиц.
Фло, подумал я скептически, ну надо же, сколько я всего пропустил. С каких это пор?
Сперва в комнату опустили немалый, с упитанную ягуарунди, сверток, тут же уложенный на постель. Фло скользнула на руки Кунгу, пискнув. Вроде бы невинно, но одновременно так, что у нас с Меншеахом осталось впечатление, будто мы, простите, подержали свечку — от начала и до логического завершения. Прижаться к мощным грудным мышцам щечкой, вздохнуть взволнованно и затаенно, осторожно прикоснуться пальцами к могучей лапище...
Флояра клеила нашего цверга изо всех сил.
Меншеах врубился в смысл происходящего с ходу и сразу же потыкал кочергою в сверток на постели. Привлекал к себе внимание.
Сверток подпрыгнул и закурлыкал, сладкая парочка расцепилась и Флояра немедленно кинулась снимать плотную темную ткань. Под нею оказался василиск, тут же попытавшийся вскочить на ноги. С чем-то наподобие сокольничьей шапочки на башке, разумеется, что утешало мало и в крайне недостаточной степени гарантировало нашу безопасность.
Этого еще не хватало!
Меншеах предпочел прибить гадкую ящерицу, прежде чем задавать вопросы. Кочерга так и свистела. Я сам-то замешкался лишь потому, что столь удобное оружие в покоях нашлось всего одно. Требовался инструмент одновременно достаточно прочный, тяжелый и длинный, каковым ни канделябр, ни пивной жбан, увы, не являлись.
— Нет! Нет! — Флояра кинулась к василиску и храбро закрыла нас собой. Хотя нет: спиной она встала как раз-таки к монстру. — Не убивайте его, вы что?! Это же Ва-ахмо-о!
Нужно было что-то делать, но ничего лучше, чем офигеть, я не нашел.
— Ну... кгм, — откашлялся Меншеах под возмущенным взглядом девушки, — ты тогда давай рассказывай, что ли.
5
Понятное дело, все сводилось к Вахмо. Как мы уже знали из беседы внизу, под тентом, парень крупно вляпался. Жульничество было невзыскательное: к Вахмо пришли двое хорошо одетых людей, предъявили грамоты вроде бы Геральдической Палаты, и объявили, что в силу стесненных обстоятельств вынуждены продать ландграфский патент на фамилию Ловик.
Вахмо, что характерно, получивший в наследство именно эту фамилию, тут же воочию представил, как становится вхож в лучшие дома, делает отличную партию и тогда уж кутит и продувается в картишки до самого конца жизни беззаботно и невозбранно.
Но загвоздка в том, что незнакомцам (они представились, настаивал Вахмо с дичайшим ящерковым акцентом) позарез были нужны деньги, иначе бы ни за что.
Он покрутился и отыскал бабки (нужно хорошо знать Вахмо Ловика, чтобы понимать, сколь маловероятным был такой исход после трех-то лет его выходок и гастролей в нашем городе), оплатил, но по пути на чиновников напали, ограбили, украв заодно и патент. Вахмо, одуревший от горя, проводил обоих мастеров геральдики прямиком на пост городской стражи, откуда те уже не вышли.
А вот за деньгами к нему пришли уже через неделю. Сначала просили по-людски. Суть сводилась к настоятельным рекомендациям вернуть всю сумму, или же оказать маленькую услугу: выйти вместо записного бойца своих кредиторов на подпольный поединок.
Избили — это уже на третий раз.
Следующим шагом — предсказуемым для нашего города — был уличный заклинатель. Обычно насылали инвалидность, скажем, лишали возможности видеть одним глазом, или причиняли хромоту — в таком вот, в общем, духе. Вахмо, однако, в одному ему присущем стиле, ухитрился задолжать ребятам крайне серьезным.
Хотя вполне могло оказаться, что кому-то просто приглянулась Флояра.
Я уже открыл рот, чтобы посоветовать ей не кобениться и отработать долг братца, как она коротко подытожила: в общем, Вахмо теперь уже не сможет выйти против записного бойца Щербатого Джока. Потому что если снять шапочку, новоиспеченный василиск убьет ихнего поединщика одним взглядом, и тогда его вместе с Флоярой зарежет Джок; если же не снимать шапочку, тамошний верзила забьет Вахмо насмерть.
Так вот где зарыт упырь, мрачно подумал я.
Кунг же просто спросил, где и когда: явно соскучился по Флояре, курицын выкормыш.
Сегодня вечером, был ответ, в загоне Тито-Живореза.
— Буду, — сказал Кунг, мрачно сверкая белками глаз. — Пор-рву.
— Невозможно, — покачал головой Меншеах, — нам всем головы поотрывают за такие проделки!
— Нельзя, Кунг, — повторил и я, — ты сейчас в повязках, неровен час, твое поражение засчитается за поражение Двора; что тогда?!
Мелкий, никому не интересный бой, захныкала тут Флояра, ну, пусть он снимет повязки, что, какая-то проблема?
Мы переглянулись. Повязки чемпиона, укрепленные с помощью магии, действительно можно было временно снять. Ритуал для этого не был так уж сложен или дорогостоящ. По крайней мере, один из вариантов — другие мы просто не потянули бы по расходам; а значит, засветились бы, как святочные огоньки. Загвоздка в том, что экономный вариант занял бы примерно двое суток. О другом способе — когда носитель не годится продолжать бой и вместо него вызов бросает кто-то другой, — нам не хотелось даже думать. И мы сказали воодушевленному цвергу и его хитрохвостой красавице: два дня.
Нет, сказала Флояра, никак не получится. Сказали — сегодня. Но ты не переживай, Кунг, это ерундовый поединок; да и драться-то особо не потребуется.
— Н-ну-ну, — усомнился Меншеах, — насколько мы знаем поединщиков преступных боссов, все получится в аккурат наоборот — может, даже насмерть.
Нет, засияла Флояра, я все договорилась, надо немножко изобразить бой, а потом лечь. Потом она потускнела и добавила: ну, лечь-то надо будет в любом случае.
Кунг не то вздохнул, не то зарычал, и я уж совсем обнадежился, что парень вернулся в ум, как вдруг мы с Меншеахом, да в обнимку с малость прифигевшим василиском, оказались за порогом комнатенки.
Щелкнул запор.
Отчетливо запахло бедой.
6
Спустя пару часов мы снова поперлись наружу, в город. Стояла жара — хотя уже менее насыщенная, часть тентов и крыш закрылась, кое-где распустились прихотливые орнаменты из парящих в воздухе светляков. Ночь уже давненько началась, солнце брело по самому горизонту, видимо, не решаясь закатиться, чтобы не спалить к турсам всю землю.
В такие минуты поневоле ловишь себя на мысли, что нынешнее лето подзатянулось. Например, та же Флояра родилась именно нынешним летом и попросту не представляла себе, как может жить мир не под властью Летнего Двора: такого ведь просто не может быть, раз не было никогда.
Нужно что-то менять, казалось бы, так и говорит все вокруг: горожане, постоянно утирающие пот либо обмахивающиеся веерами, обвисшие навесы, замордованные и облысевшие бродячие псы и лемминги. Даже каменные горгульи и те вывесили языки.
Впрочем, со Дворами так всегда — на самом деле никто ничего не предпринимает, проходит время, а навесы по-прежнему обвисают, горгульи пыхтят, а горожане лоснятся от пота.
Всю дорогу до загона Кунг летел безо всяких крыльев, а его чуб стоял торчком. Понимаете?
Мы, к сожалению, тоже.
7
Кунг продержался десять раундов. Больно было видеть, как он сдерживает себя, не позволяя почесать кулаки всласть. Противником служил заурядный бугай-таурен без особой фантазии, но с неплохим запасом прочности. И силы.
Меншеах нервничал, уставившись на посыпанную песком и зубами арену. Чемпион не должен был потерять товарный вид ко дню Вышнего Суда.
Меня же гораздо больше настораживал зал. Слишком, слишком много среди зевак и почетных гостей было Высших, к тому же, принадлежавших к разным Дворам. Мерещилась в этом скверная загадка. Опасная для нас загадка. Я ломал голову, тщетно напрягая полусварившиеся в духоте мозги, когда раздался громкий стук, а несколько мгновений спустя — торжествующий рев.
И тогда Высшие отбросили завесы, так что, поворачиваясь к арене, я уже понимал, что именно увижу.
И впрямь. На поясе таурена сверкала бляха записного бойца Зимнего Двора. Ее не было, когда Кунг выходил сражаться, уж всяко — не было на виду. Что не совсем согласно правилам, конечно же. Но если бы вы видели весь цвет Зимних, яростно торжествующих победу над знатью Летнего Двора, тоже оказавшейся в стенах загона, то поняли бы, что ценность подобных доводов сильно преувеличена.
Сука, бесцветным голосом сказал Меншеах, ухватив обряженного в просторный плащ василиска за загривок. А ну-ка, мухой отсюда!
На арене поднимался Кунг. Отсюда я не мог поймать его взгляда, убедиться, что парень сообразил, чего натворил. Мне казалось, что мы должны что-то для него сделать; но даже приблизиться — пробиваясь через море кипящих страстями голов, — не удалось.
— Оставь, — сказал Меншеах вдруг, — с ним нас не выпустят. И в любом случае его не убьют. А нас могут.
— Стойте! — услышали мы в этот момент. И увидели незнакомого нам заклинателя, что поспешал к василиску-Вахмо, на ходу воздевая руки. Между ладонями колдуна показался светящийся шар, плюющий искрами на мечущихся рядом Летних.
Не походило на то, что нашего василиска расколдуют.
Однако миг спустя в бок заклинателя вонзился короткий широкий клинок кого-то из Летней Стражи. И круговерть смертей началась.
Вахмо, пытавшийся было вырваться, натурально остолбенел, увидев, как валится на глинобитный пол его надежда вернуть человеческое обличье. Пришлось тащить болвана волоком.
Снаружи мы попали в лютый буран.
8
Поражение чемпиона в формальном поединке означает поражение его Двора.
Как это выглядит, мы нагляделись, пока волокли сонного, вялого василиска к постоялому двору Хена. На улицах выростали сугробы, фонари, не успевающие перестроиться на зимнесвет, то и дело лопались, выпуская целые веера искр, обращавших все, к чему прикасались в прозрачнейший хрустальной чистоты лед. Крыши мигом обзавелись длинными сосульчатыми клыками. Вдоль улиц бесновались снежные тигры, тут же распадавшиеся на потоки снежинок и вновь возникавшие уже за спиной. На площадях вкалывали что есть мочи снеговики.
Пока мы добрались до своих покоев, я здорово окоченел. Вахмо же немного ожил в общем зале и упросил оставить его там.
Кунг появился к полуночи. Был он тих, жалок и погружен в горе. Пышных нарядов как не бывало; самомнения также. Крау-цверг принялся мерить комнату шагами, то и дело повторяя два вопроса: как так? и — что теперь делать? Мы с Меншеахом пили, угрюмо перебрасываясь жалкими огузками мыслей на те же темы.
— Придумал, — сказал вдруг Кунг. — Надо пойти и спасти солнце из Зимнего Дворца!
Засмеялись сразу все: я, Меншеах, ну и Хен, что торчал некоторое время, подслушивая у дверей.
Не бейте, попросил он сразу же, как только оказался у меня в руках, только не надо бить! Я пришел сказать, что к вам, милсдарь Кунг, гостья. И выразительно закатил глаза: из Этих.
Кунг рухнул на незаправленную постель и неуверенно уставился на нас. К счастью, нам с Меншеахом не требуется сомневаться и подолгу обсуждать варианты. В смысле — не требуется делать это вслух. Кому-то надо было сопровождать Кунга. Хотя бы для подстраховки.
— А что ж ты думал, — я подхватил куртку и первым вышел из покоев, — тебе так просто обойдутся сегодняшние фокусы? Зима наступила, дружок, ты войдешь в историю, как тот, кто принес зиму после такого долгого лета!
Не знаю, как цвергу, а мне показалось, что до общего зала мы топали не меньше недели.
9
Сразу предупреждаю: поначалу я совсем не слышал слов Высшей.
Даже не сразу сообразил, что кроха-девчушка, с виду — лет пяти от роду, и есть Высшая. Она сидела на табурете, болтая ногами, и уплетала яичницу на куске ржаного хлеба, между делом что-то лениво втолковывая поникшему крау-цвергу.
Я расположился наблюдать за разговором в укромном уголке неподалеку, так что Кунга слышал неплохо.
— Я пойду, — набычившись, заявил он поначалу.
— Справлюсь! — с нажимом и настоящей страстью сообщил позже.
— Заглажу вину! — чуть не завопил он еще неможко погодя.
Девочка закончила с бутербродом и увлеченно облизывала пальчики.
— Ты баран, Кунг, — вдруг четко расслышал я звонкий голосочек, — ты безнадежный тупица тупее десятка снеговиков, если и впрямь так думаешь. Не разочаровывай меня!
Теперь неразборчиво бурчал цверг.
— Последнее, что нужно Двору, — это еще одно поражение, но теперь показательное, прямо посреди Зимнего Дворца!
Девочка явственно разгневалась еще сильнее, чем была, когда пришла сюда. А уж тогда-то под ней прогибались половицы и норовила уклониться от прикосновений барная стойка.
— А поражение будет, — уже тише продолжила она, — мы сейчас серьезно потеряли в Силе... благодаря кое-кому. Зимние же на подъеме. Не влезай, Кунг, и тогда мы подумаем, как исправить положение.
— Хотел бы я видеть, как вы меня остановите, — проворчал Кунг, набычась. — Я — ваш чемпион, вроде бы.
Насколько мне было известно, чемпионы гораздо менее уязвимы к обычным атакам собственного Двора. Оно и понятно: их положено укреплять и усиливать, чем только в голову взбредет, не жалея времени, ритуалов и сил. Не та статья расходов, на которой разумно экономить, знаете ли.
Девочка подняла кудрявую головенку и мило ухмыльнулась. Я почувствовал, что мочевой пузырь вот-вот умчится в отхожее место без меня: даже из заросшего паутиной и старыми слухами угла были видны золотистые пылающие глазенки.
— Ну так слушай же, Кунг из рода ворона, мои слова: никогда впредь, пока не минует тысяча оборотов солнца, ты не получишь от нас солнцеутоляющей мази. Быть по сему!
Кунг затряс головой. Не мог он вместить в огромную свою башку, как это так. Штука в том, что цверги каменеют от солнечных лучей — не сразу, так случается разве что в детских сказочках, однако достаточно быстро, и если не принимать меры, то бесповоротно. Потому тут, в Междудворье, им приходится приобретать побольше одежды, а для открытых частей тела — эту самую мазь. Чемпионам и прочим шишкам ее предоставляли бесплатно. На первый взгляд, при гонорарах Кунга не проблема и раскошелиться, коли припрет нужда. Но. Если же Высшая сказала, мол, не получишь, значит — никаким образом, ни просьбой, ни грозьбой, ни тяжбой, ни мошной. Дела приняли скверный оборот; вот только Кунг, кажется, думал только о том, что не сможет видеться с Флоярой, бык бестолковый. И мог нарваться. Все мы, чего уж там, могли.
Дьявол, растерянно сказал я и попытался встать с места. Что оказалось огромной, просто-таки вопиющей ошибкой.
Девчушка развернулась ко мне, что ошпаренная кошка.
— Мило, — сказала она сквозь зубы. — Так, значит, и эта парочка балбесов была в курсе?
Я бы поклялся, что мотал головой почище флюгера в буран; но, само собой, это могло мне и померещиться. Обычно от взгляда Высших примерзаешь — или пригораешь — к месту намертво. Особенно если взгляд недоброжелательный.
— Ладушки, — пожала плечами девочка. — Вот отличный случай тебе кое-чему поучиться, чемпион.
И ткнула пальчиком в направлении меня.
Так я и умер.
10
Как бы вы думали: что может сделать чемпион, друга которого только что бессовестно убили к него на глазах?
Ладно. Допустим, убили те, кому и сам чемпион не ровня — даже если врукопашную.
Оплачет потерю? Н-ну... я бы расстроился, само собой; но — вариант. Куча народу сводит любое поражение, полученное от жизни, к поводу повыть и порвать на себе волосы. Волос у Кунга хватало, повод тоже имелся нехилый. И — хрен там.
Кинется мстить? Кунг, конечно, недалек, да и павшим-то витязям положено чувствовать себя польщенными кровавой тризной и, как там бишь, пиршеством для вранов. Не тот случай, не тот: девочка-Высшая положила бы там целую улицу, взбреди ей в головенку эдакая-то блажь... но мог бы попробовать, курвин кот!
Напьется в стельку? М-м-м... тоже мимо, в общем.
Кунг отправился к Флояре, чтобы покаяться, как сильно он виноват передо мной.
К Флояре. Не к моему единственно близкому созданию, Меншеаху. К Флояре.
Ему, видимо, решительно законопатила мозги картина пылких утех... пардон, утешений при помощи по меньшей мере нескольких отверстий.
А у Флояры в каморке бесился с тоски Вахмо. Без сокольничьей шапочки.
11
Вахмо сидел, уставившись в стену. Видимо, слушал, как и мы, песни, которые орали пьяные сонногоны внизу. Постоялый двор, в котором жили Флояра с братцем, отличался некоторой, скажем так, спецификой. В данный момент зычные голоса выводили историю про рыцаря Нобеля и мудреца Цвайштейна, собравшихся сыграть в кости с Карнивораксом Ориксом.
— З-замечательно, — прошипел Меншеах, — феерически прекрасно! И фантастически вовремя. Будто мало нам было своих забот.
— Если ее убьют, в этом будет и ваша вина, — упрямо талдычил василиск. — Она решила сделать хотя бы то, на что у вас не хватило мозгов! Расколдовать меня!
Меншеах медленно подошел к Вахмо, но все же не стал заглядывать тому в лицо.
— У меня умер брат, понимаешь?
— Нифига! — обиженно выкрикнул Вахмо, — Он вон нормально треплется из зеркала!
— Знаешь ли, — раздраженно фыркнул Меншеах, пнув табурет, — далеко не всегда удобно разговаривать с зеркалом!
Тут он, несомненно, был прав. Даже преуменьшал. Как по мне, это всегда бывало неудобно, больно, противно, обидно. И зверски страшно.
На самом деле Меншеах не был моим братом. Технически. Просто-напросто он умер при рождении, а поскольку в комнате находилось старинное бронзовое зеркальце с частично сколотым рунескриптом, душа не отлетела прочь, а поместилась в него. Говорят, вызывали кого-то из местных, провинциальных Высших, и уже тот завершил ритуал, в результате которого получилось двое живых малышей — один чуть более бронзовокож, чем второй.
И практически неуязвимый для мелких невзгод детства вроде коварных гвоздей, сучьев и соседских сторожевых горностаев.
Почти неуязвимый: мое тело, что остывало в общем зале, было уже третьим по счету. Главное, чтобы у второго из неразлучников было при себе зеркальце.
Вот только смерть — это смерть. Терпеть не могу умирать.
— Насрать мне на это, — грубо выразился Вахмо. — Насрать на ваше удобство и ваше мнение. Мне нужна моя сестра. Если она в беде, я вас... я вас...
— Тебе мало? — осведомился я из зеркала, — Кунг окаменел, меня гробанула психованная Высшая из Лета, хотя я-то всегда полагал, что это право застолбили Зимние, Флояра пропала — и тебе мало?
Вахмо вскочил, натянул поглубже капюшон плаща и выбежал из покоев.
— Неблагодарный, я бы сказал, курвин кот, — устало заявил Меншеах. А я вдруг почуял, что речь шла совсем не о благодарности.
— Проверь, на месте ли повязки Кунга, — сказал я, и увидел, как тронулись с места углы: мой родственник подошел поближе к очаровательной обсидиановой статуе. Некоторое время Меншеах устало сопел. И молчал.
— Да чтоб его, — услышал я наконец.
А пока внизу орали в семижды седьмой раз припев о веселой сойке и Чернотени, Меншеах поднял зеркало и украдкой сунул в него усталую осунувшуюся рожу с обильной сединой на щеках. Я не надеялся увидеть такой физии еще с несколько веков; а по-честному-то — никогда. К тому же родственник мой был до изумления пьян; по-моему, запах перегара должен был бы отражаться еще раньше, чем отражение лица.
— Прости меня, — начал я совершенно не с того, с чего следовало. — Натерпелся со мной, вижу...
— Так не видно, — пожал плечами Меншеах, подхватывая привычную нашу шутку.
— Не видно, — согласился я и тут же продолжал, пока внимание родовича не потерялось снова. — Я о Вахмо, брат. Он понесет повязки Зимним, понимаешь? Думает, что так выкупит сестру.
— Кретин, — констатировал Меншеах, — сущий кретин.
Неважно, гласило старинное правило, что у тебя на душе, главное, что вызов брошен. Любой же, кто принесет повязки чемпиона Летних в Зимний Дворец, автоматически считается желающим сразиться за честь Летнего Двора.
Лету пахла вторая подстава подряд — а нам всем светило еще лет семижды семь прожить посреди стужи, льда и снега.
12
На самом деле, пробраться в Зимний Дворец не сложно. Это попросту невозможно — ни для кого, кроме чемпиона. Поэтому мы заглянули к Хену и захватили с собой мешок со снадобьями и амулетами, которым его снабдил Двор. Все едино, мысленно заявил Меншеах, если не успеем вовремя, уже завтра они потеряют три четверти силы. Все едино, передразнил я, если не успеем вовремя, нам за похищение уже не придется отвечать ни перед кем.
Хоть какое-то утешение, не так ли?
13
...На четвертом этаже навстречу Меншеаху вышли часы-ходики. Изящно, текучей походкой фехтовальщика со змеиной кровью.
Часы учуяли нас издали — порошок нечуйки мы извели на охрану внешнего периметра и обширного двора с пышным растительным лабиринтом из елей, сосен, пихт и лиственниц. Учуяли, но самонадеянно загородили дорогу и не стали звать на помощь: они уже вымахали повыше Кунга, так что резонно полагали, что обламают любого, кто ниже ростом.
— Кем же тут смердит? — спросили часы, и две их стрелки, изогнувшись и трепеща, стали удлиняться. Меншеах подался назад, но даже мертвый я превосходно слышал, как топочут сапогами гвардейцы Зимнего Двора, сокращая отрыв.
Облегчать им службу не входило ни в мои, ни в Меншеаховы планы.
К первым стрелкам присоединились еще две, и еще. Их острые жала сочились ядом Честного Мира, и Меншеах непроизвольно вскинул зеркало, как щит. А потом ударил из-за него дубинкой — в застекленную дверцу.
Больно почти не было. Однажды я, видимо, совсем не испытаю боли. Не уверен, что это будет означать, бессмертие или окончательную гибель, но сейчас — сейчас мне почти не было больно.
Осколки зеркала, которыми я стал, суетились на полу, смешавшись со стеклом. Это не сравнить с благородным зеркалом из полированной бронзы, что служило основой прошлого моего тела, но в конце концов я собрался с мыслями, костями и плотью и встал позади часов-ходиков.
В сказках герои привлекают внимание противника, чтобы не бить в спину. Никогда я этого не понимал.
Едва часы замерли на полу, как подоспела стража, и Меншеах, выругавшись, опять принялся размахивать непослушным мечом.
— Займись делом, дуб тебя прибей, — бросил он через плечо.
Коридор упирался в высокие двустворчатые двери. И уж за ними-то и находился Зал.
В Зал я подоспел как раз вовремя, чтобы увидеть, как кто-то из Высших Зимних упорно выцеливает Вахмо лучом концентрированного солнечного света по всему залу. Норовя, что естественно, угодить в глаза. Василиск тряс гривой и громогласно рычал; но скоро ему предстояло все-таки ослепнуть.
Флояра стояла, вскинув руки, будто пытаясь защититься. Видимо, это мало помогает против василиска, даже если таковым стал твой собственный брат. Флояра вся целиком была статуей из алого самоцвета.
Чуть не весь Зимний Двор был здесь, разряженные в похоть и гордыню дамы, вооруженные яростью и спесью господа, и великая Снежная Королева благосклонно взирала с ледяного трона. Рыцари одобрительно хлопали всякий раз, как луч касался Вахмо. Дуралею оставались считанные мгновения.
— Вызов брошен! — крикнул я от входа, и разом сотни пар глаз уставились на меня, и сотни пар губ прошипели оскорбления.
Но повязки на запястьях Вахмо полыхнули-таки золотом, и тут же перепорхнули ко мне, и солнечный луч на сей раз, вместо того, чтобы уязвить василиска, только окутал его нежно-золотистым коконом.
Меншеах, пыхтя, присоединился ко мне, пытаясь усмирить норовистый клинок, что так и жаждал вонзиться в ногу или живот размахивающего им врага. Я уголком рта прошептал усмиряющее заклятье, и тишина в зале наконец-то стала полной.
— Вызов принят, — звонким юным голоском пропела Снежная Королева.
И если я еще надеялся, что ошибся, что Зимний Двор и впрямь сглупил, сразу выставив против Кунга своего чемпиона, то теперь пришлось выбросить иллюзии вон.
Ибо пришел Мастифф.
14
Раньше я никогда его не видел: низкородным заказан путь на Большую Игру, а заглянувшие хоть краем глаза врали всяк на собственный лад.
Мастифф все-таки оказался эльфом. С виду. На лицо.
Потому что либо этого эльфа долго-долго переделывали в загадочных подземельях Забытого Двора, изгоняя из него до последней капли квинтэссенцию изящества, легкости, чудесности, которых ожидаешь от эльфа, либо кто-то присобачил совершенно не ту голову к огромному мускулистому туловищу.
Мастифф принялся бить. Лупил от души, с оттяжкой, крякая от удовольствия — и я не выдержал уже пятого удара.
Перерожденное зеркало тоже может треснуть, особенно когда плоть совсем-совсем недавняя.
После седьмого удара Мастифф зарычал и поглядел на кулак, из которого торчал узкий осколок стекла. Я, напротив, не мог отвести взгляда от живота, в котором появилась крошечная прореха.
В ней не было видно пустоты. Совсем наоборот.
Что-то мне забрезжило в тот момент — и бой продолжался. Мы медленно и крайне болезненно вальсировали поближе к василиску.
С каждым ударом мое тело трескалось сильнее, осколки впивались и впивались в руки Мастиффа, и наконец он решился: сбив меня с ног, подпрыгнул повыше и грянулся на меня здоровенной спиной. Раздался хруст, треск и звон.
Некоторое время я пытался понять, что со мной, и насколько удачно подвигается план. Огромный эльф, давивший на меня спиною, здорово мешал думать. Потом он встал, пошатнувшись. Публика отчаянно приветствовала и поддерживала своего героя, не замечая главного. Вся широкая спина Мастиффа была покрыта осколками зеркала; а вот я уже наполовину стал цвета эльфьей кожи и быстро превращался дальше, вбирая жизненную сущность противника. До самого конца.
Нужно было спешить.
Я попытался прыгнуть к Вахмо, но почувствовал, что в состоянии разве что упасть в том направлении. Золотистый кокон мерцал в паре дюймов от моей руки. Подтянувшись, я ткнул в него костяшками пальцев, сосредоточившись на отчаянной мольбе лету и солнцу. Ибо основа магии, спеленавшей василиска, была летней.
Кокон исчез со звучным хлопком, и разъяренный Вахмо мгновенно уставился в спину Мастиффу, но мощь взгляда натолкнулась на зеркальные осколки и отразилась обратно, чтобы с удвоенным зарядом ударить опять; раз за разом взгляд отражался от зеркальных осколков и обратно, накапливая силу так, что воздух застонал и попросил пощады. Мастифф замер, чувствуя неладное, и только поэтому я сумел взяться за его руку.
Хорошо, буду честным: я вцепился в мизинец.
И дернул.
Я слышал, как поют об этом в песне. В некотором роде я и впрямь развернул Мастиффа, чемпиона Зимнего Двора, лицом к рассерженному василиску. Хотя технически эльф-великан просто повернулся, чтобы сподручнее влепить мне затрещину.
Как бы там ни было, важен результат, не правда ли?
А он таков: спустя три десятых секунды после того, как Мастифф превратился в камень, тело его, так и не зафиксировавшееся в устойчивом положении, грянулось оземь, взгремев почище любых доспехов.
И стало грудой радующих око обломков да осколков.
Я же успел прикрыть голову руками, а когда грохот утих, остался обладателем дивного нового тела, здорово смахивающего на акцентированно мускулистого эльфа.
И чертовски пугавших меня браслетов на запястьях.
15
— Не знаю, — певуче сказала девочка-Высшая, — я бы лично оставила их так.
Придирчиво изучив каменных Кунга и Флояру, она сохранила первоначальное восхищение скульптурной группой, получившейся из несчастных. Чернейший обсидиан и восхитительная алая шпинель гармонировали с цветом крупных роз, что сплетничали между собою вокруг. Больше на первый взгляд вокруг никого не было. На первый взгляд.
— Униженно умоляю вас, — повторил я в седьмой раз и склонил повинную голову. — Простите их и позвольте им вернуться в Междудворье в изначальном обличье.
— Был бы замечательный, — вздохнула девочка, — невероятный по воспитательному значению урок. Всем, кто осмеливается ставить свои... чресла... или иные нужды... выше желания и воли своего Двора. Или кто... — она вздохнула опять, — только подумывает осмелиться.
Мастиффу следовало бы поучиться наносить такие удары — хотя бы кулаком. Я выдержал только потому, что зажмурился. Смиренно; в подобные минуты хочется совершить воскурение тому, кто в принципе придумал такую штуку, как смирение.
— Что ж. Тоже ответ, — хмыкнула девочка. — Запомни хорошенько эту минуту, чемпион. Запомни, ради чего и ради кого ты принял бремя.
Прищелкнув пальцами, Высшая призвала несколько седмиц феечек, тут же принявшихся втирать что-то в статуи. Я замер, чуть дыша и во все глаза таращась на друзей. Ни малейшего намека на улучшение не было заметно.
— Это потребует времени, чемпион, — спокойно сказала девочка; она уже успела довольно далеко убрести по великолепной мозаичной дорожке, и сейчас играла со взнузданной верховой бабочкой, щекоча мохнатые усики. — Все добро и всякая польза, как ты понимаешь, нуждаются во времени — иной раз больше, нежели во всем прочем...
Она посмотрела на меня — будто спустив с поводка свои невероятные золотистые глаза. Я впервые за все мои пыльные и взъерошенные века встретил взгляд, который до дрожи хотелось бы смягчить, который хотел бы изменить, наполнить теплом, лаской, возможно...
Вниз! Немедленно вниз, вспомнил я в самый-самый крайний миг, на краю безмятежно уютной пропасти, в которую опять так и не сорвался. Под ноги! Смотреть на узор, на ботинки, на палую листву, куда угодно, но не в глаза.
Потому что в глазах — не смерть, конечно; но однозначная гибель.
— А ты, я вижу, время склонен терять впустую, — мягко и тихо произнесла девочка. — Да?
Отшатнувшись, словно от удара хлыстом, я развернулся и торопливо зашагал к тому краю сада, где уже дожидались меня мои новые наставники. Тренера и учителя чемпиона.
— Стой, чемпион!
В руку мне ткнулось нечто небольшое, хрупкое на ощупь, теплое. Флейта Флояры. Маленькая Высшая определенно издевалась.
— Старайся. И однажды ты вернешь ей эту вещичку лично. Старайся изо всех сил.
Я кивнул — в лето, которое теперь окружало меня повсюду, добродушно обжигая щеки и выбеливая шевелюру. В лето, которое простило мне оплошности и готово было наполнить теплом и силой просто так, от щедрости, которая составляла его суть. В лето, которое принимало меня, как своего.
В лето, снова ставшее моим домом.
— И прихвати вот это, — весело сказало лето голосом девочки-Высшей, имени которой я все еще не узнал.
Из-за розового куста показался расхристанный человек с головой василиска на плечах. На глазах у химеры красовались странным образом изогнутые очки-капельки. Увидев меня, он вздрогнул и попытался улизнуть обратно в куст, но тут же снова кубарем выкатился на дорожку.
— Он теперь будет твоим телохранителем вместе с Меншеахом, — сказала девочка. — Такова воля Двора.
Я рассмеялся, как ни пытался сдержаться.
Черт возьми, только что я узнал главное.
И мне не терпелось показать Меншеаху свое новое лицо. Виталий Придатко © 2016
Обсудить на форуме |
|
