|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Снимаем кино Андрей Рябцев © 2018 Замечтательно Когда в шуме ветра мне чудятся чужие, незнакомые имена, я просто закрываю окно, и занавеска безжизненно повисает, и крики чаек исчезают, а далёкие имена становятся едва слышны.
Так спокойнее. Разве вас никогда никто не сбивает с пути? Вот именно.
Но солнечные зайчики от проходящих по реке судов начинают бегать по стенам, а бронзовый японский толстячок на столе от них поблескивает, как будто смеется. Это всё не даёт мне заняться важными делами. Ужасно мешает.
Я выхожу из дома, чтобы спуститься к магазину и к кофе, который пробудит интерес к работе. Майское солнце с утра печёт с энтузиазмом, высушивает политый асфальт. Ветерок приносит прохладу с Волги, но это ненадолго.
Я иду, как обычно, вдоль стены, за палисадником, чтобы срезать расстояние, и тут натыкаюсь на невесту в фате и свадебном платье.
Не то, чтобы это было редкостью, невест я вижу каждую пятницу, вместе с женихами — по соседству Дворец Бракосочетаний, но на эту невесту я натыкаюсь в буквальном смысле.
Она сидит прямо на бордюре и это, конечно, неправильно, в мокром платье, что совсем странно, если она не русалка, и щеки у неё тоже мокрые, и похоже, от слез, что уж совсем неправильно.
— Здрассьте, приехали.
Она поднимает на меня глаза. Точно плакала.
На расстоянии в молчании стоит толпа. Родственнички и гости. Всем пофиг.
— Жених сбежал? — Протягиваю носовой платок. В жару всегда надо иметь с собой пару чистых платков, не для невест, а потому что жара.
Она берёт платок.
— Спасибо, — выдавливает из себя шёпотом.
Родственничкам пофиг. Даже на камеру кто-то снимает. Со стороны жениха все, наверно. Уроды.
— Можешь подняться ко мне, высушить платье.
У неё на лице появляется что-то вроде предчувствия улыбки.
— Спасибо, нет. Но слезы вы мне уже высушили.
— Достаточно. — Это из толпы голос, не отношу на свой счёт. — Молодой человек, уйдите из кадра.
Это тип с камерой. Снимает, чтоб потом в Интернет выложить.
— Шёл бы ты, кадр сам, пока я тебе камеру не разфигачил, — почти спокойно так говорю, хотя злость накатывает, пусть их тут много, но если под настроение мне попадут, один — два не обрадуются.
— Не надо камеру разфигачивать, — мужчина демонстративно отворачивает камеру в сторону. Здоровенный такой мужик, улыбается, типа дружелюбно. Камера на треноге, большая, дорого стоит наверно.
Невеста тихонько дотрагивается до моей руки, легко, будто пёрышком коснулась. И в третий раз говорит «Спасибо», а глаза полны благодарности. Я небрежно улыбаюсь, а она добавляет:
— Мы тут кино снимаем.
Я смотрю ей в глаза. Карие, блестящие ещё от слёз. Потом перевожу взгляд на толпу. Сразу на детали-то не обратил внимания. У них вон и микрофон на палочке, и прожектор, и шланг из которого, наверное, её водой и поливали.
— Вот идиот то! — Я рассмеялся.— Извините.
И обойдя мокрую невесту, продолжил путь в магазин.
Я прикупил кое-что к завтраку, и выпил кофе в кафетерии.
Обратно я уже обошёл за ограждениями.
Я свернул за угол, но и музыка легко вслед за мной завернула за угол.
Невеста догнала меня у подъезда. Снова легонько дотронулась до руки.
— Вы говорили, у вас можно высушиться? — Улыбается. Непохожа на звезду экрана-то, обыкновенная девчонка, только в подмоченном свадебном платье.
Бабушки у подъезда уставились. Я только кивнул и открыл дверь.
— Я там не видел ограждений, — попытался я оправдаться, пока мы ехали в лифте.
— А их и не было. Мы сами виноваты.
Вид у неё при этом совсем не виноватый. Весёлый такой вид. А в глазах что-то вроде солнечного зайчика играет, какие с утра в окошко заглядывали.
Я подумал, что при такой жаре мокрое платье — это даже благо, но вслух не сказал.
— Меня облили случайно, — она перехватила мой взгляд. — Должны были между камерой и мной из шланга дождь поливать, и промахнулись, на меня попали.
Она помолчала и добавила:
— Вы рыцарь.
Когда девчонки так говорят, им обычно что-то от тебя надо. Но тут, в лифте, в замкнутом пространстве, это прозвучало близко, почти в самое ухо. Не увернёшься.
Я донёс продукты до кухни и достал утюг и фен.
— Могу дать свою чистую рубашку.
Аристократически изогнула бровь.
— Спасибо, но это было бы слишком интимно. Фена будет вполне достаточно.
Окидывает взглядом комнату, задерживает взгляд на книжной полке, подходит ближе, рассматривает, пробегает пальцами по корешкам книг, я чувствую, будто это у меня пробегают пальцы по рёбрам.
Подходит к окну.
— У вас прекрасный вид на набережную.
Тем временем по реке идёт танкер типа «Волга-Дон», на полубаке загорает девушка в купальнике, а на корме, на веревке, висят платье и полотенце.
Мы улыбнулись одновременно.
— Мне сейчас нужно идти на работу. Когда высохните, просто захлопните за собой дверь, ладно?
— Не очень ладно, но спасибо. Когда ты вернёшься?
— Часа в четыре.
— Я к этому времени, наверное, уже закончу снимать. Не платье. Кино.
Улыбается она явно чаще, чем плачет, но улыбка у неё такая строгая, какая бывает у школьной учительницы, когда она беседует с первоклашками.
— А, — сказал я. — Желаю удачи.
И ушёл, не позавтракав, чтобы её не смущать. Москвичи, они непонятные. Перешла «на ты», а в лице строгости добавилось. Может, это типа высокомерия? Говоришь с ними помягче, они и невесть чего о себе возомнят. А я на работу опаздываю, а где-то ещё надо что пожевать перехватить.
Человек с камерой не спешит уходить. Когда основная часть группы возвращается в автобус, он остаётся на месте.
Набережная, окаймлённая чугунной оградой заканчивается поворотом на канал и на углу стоит похожий на сказочный замок Дворец Бракосочетаний. На улице современные многоэтажки соседствуют с купеческими домами девятнадцатого века. В одном из нх на третьем этаже открытое окно и тюлевая занавеска развевается на ветру.
Он направляет на неё камеру и включает мотор.
Через некоторое время подходит помощник режиссёра, оператор кивает ему на дом.
— Жень, сможешь договориться, чтобы я снял внутри?
Когда я вернулся, в двери у меня торчала записка — «В пять часов в уличном кафе напротив». Тоже мне, звезда экрана, даже подписи не поставила.
В квартире было всё в порядке, фен лежал на столе с аккуратно свёрнутым шнуром. Больше следов присутствия киноискусства не обнаруживалось. Почему она не оставила записку на столе, а засунула в дверь?
Идти на назначенное свидание не хотелось. Девушка может, и красивая, но не в моём вкусе. И с манией величия — подразумевается, что я так сразу и побежал.
Ну и конечно, я не побежал.
Пошёл ровной походкой.
Девушки в кафе не было. За столом в тени акации сидели двое мужчин, один из них оператор. Я не торопясь, подошёл.
— А где...
«Невеста» влетела бегом. Я не сразу её узнал в джинсах и приталенной блузке.
— Соглашайся! — сообщила она мне на ходу.
Поравнявшись со мной, она чмокнула меня в щёку и прошептала в самое ухо: «— Не дай им меня убить». — и двинулась дальше.
Может мне послышалось?
— Это я просил Лену написать записку, — сказал второй мужик, не оператор. Лет ему так под семьдесят. Фиговая замена вместо Лены, если что.
— Вы ему не сказали? — Она азартно улыбается. — Приглашают тебя на пробы, на кастинг.
— Хотите посмотреть эпизод, в который попали? — спрашивает оператор. Он поворачивает ноутбук ко мне экраном.
Ну и что мне смотреть, я это уже сегодня видел. Вот только камеру пообещал расфигачить с таким убедительным взглядом, что сам поверил — расфигачил бы.
Далее на ноутбуке идут смонтированные кадры. Сначала Лена с фатой, фата развевается на ветру, потом картинка растворяется в другой — занавеска в окне полощется на ветру, она похожа на фату. Небо над набережной, на фоне белых облаков летит стая птиц, занавеска машет им вслед. Крупным планом — кольца на карнизе, которые держат занавеску...
— Красиво, — вежливо сказал я.
— Мы будем снимать другой фильм, — говорит тот, второй, не оператор. Он что-то писал в блокноте, но перестал, крутит в руках дорогую шариковую ручку.— Хотите попробоваться?
— Не хочу.
Лена встаёт из-за стола берёт салфетку с другого столика, оборачивается и в этот момент она оказывается за спиной обоих мужчин, они её в этом положении не видят и она перестаёт улыбаться. Я встречаю её взгляд.
«Не дай им меня убить».
— Наш режиссёр — Максимов. Слышали про такого? — говорит она и трогает его сзади за плечо. — А что пробовать, если он по характеру на роль подходит. Вон в камеру как сурово смотрит. И органичен. Правильно я говорю?
— У твоего протеже нет никакой школы.
— Это будет что-то вроде исторического фэнтези. Съёмки в Финляндии и Прибалтике. Если подойдёте.
— Вообще-то у меня работа.
— Может вам любопытно посмотреть сценарий? Он ещё не взят в производство, и не совсем сценарий, так — канва.Подумайте до завтра.
— Ну вот и отличненько, — Лена поднимается из-за стола. — А мне нужно идти.
Я тоже встаю.
— Я провожу.
Она бросает взгляд на режиссёра, в глазах страх, который быстро прячется под улыбкой.
— Нет-нет, спасибо, меня проводят.
— Береги себя, — говорит он ей вслед.
Она уходит, плечи и шея у неё напряжены.
— Нервничает, — Максимов внимательно смотрит на меня. Ручка снова выписывает фигуры между его пальцев. — Мы снимали в Добруйске. Там произошло убийство, убили победительницу местного конкурса, королеву красоты. На неё это произвело сильное впечатление.
— А ей действительно, что-то угрожает?
— Нет. — Ручка выпрыгивает из рук и катится через весь стол, останавливается, уткнувшись в пачку бумаги. — Ничто не угрожает.
Он переключает внимание на официантку:
— Принесите нам по шашлычку. Искусство требует жрать.
Голос за кадром: «...А графиня Элитель каждое утро и в самом деле поднималась на крепостную стену и смотрела на восток, когда на горизонте поднималось солнце. Думала ли она о своём супруге или о чём-то другом, я вам не поручусь.
Так прошло две недели. Однажды утром служанки прибежали к госпоже и рассказали, что море выбросило на берег человека»...
Что ж, море много чего выбрасывает на берег.
Я лежу на мокром песке и думаю о том, что осень в Паланге совсем не такая, как, скажем, в Сочи. Я должен вживаться в роль, как говорит режиссёр, а как вживаться в роль выброшенной на песок дохлой рыбы? Я бы с большим энтузиазмом вжился в этот образ где-нибудь на пляжах у Чёрного моря.
Рядом приземляется чайка и одним глазом поглядывает на меня, раздумывая, можно ли меня поклевать.
Режиссёр подаёт знак снимать без щелчка хлопушки, чтобы не спугнуть чайку. За чайку переживают.
Небо покрывает закат, рубашка лежащего на берегу человека отсвечивает розовым, как и облака.
Цвет заката всегда отличается от рассвета. Цвет заката теплее. И грустнее, это цвет уходящей надежды. Камера фиксирует её хвостик.
— Но ваше Высочество, нам показалось, что он дышит. Он лежит без сознания, и по нему нельзя сказать, что он за человек и откуда. Тело его покрыто многочисленными ранами. , одна рука его обхватывает доску, на которой он, верно, и выплыл, в другой руке его зажат меч, а за спиной его пристёгнут лук с тетивой.
— Что ж, возьмите тогда повозку, да погрузите на нее бренные кости этого несчастного, и приставшую к костям плоть тоже, и не забудьте душу его, если она при нём ещё теплится, и меч его, и лук его, и отвезите к нашей аббатисе, пусть она исполнит свой христианский долг и займётся его ранами, а может и душой его.
И пусть спрячет от него оружие его и, как только придёт он в себя, пусть спросит имя его, и посмотрит в глаза его, чтобы понять, друг этот человек, или враг, потому как он может оказаться таким негодяем, что даже море выплюнуло его или таким хорошим, что ангелы положили его на кусок дерева и спасли его от бурных вод.
Телега въезжает во внутренний двор бурга, слуги выгружают тело и заносят в строение рядом с часовней. Это моё тело.
Стены внутри покрашены белой известью, два грубых топчана, стол, на стене маленькое аккуратное распятие. Слуги забрасывают моё тело на топчан, как дрова, будто оно совсем уже бренное. Как тут не воскреснуть и не сказать что-нибудь вслух? Но тело молчит героически.
Служанка и монахини разрезают рубашку, промывают раны. Одна из монахинь пытается снять с шеи медальон, он не снимается. Она открывает его. Служанка вскрикивает.
Комната графини Элитель. Вбегает служанка в большом волнении.
— Ваше Высочество, мы не узнали имени его, но на шее его нашли цепь с медальном, а в медальоне его Ваш портрет!
В горестном предчувствии входит Элитель в комнату, где монахини возились с телом раненного и просит показать медальон и когда видит его, то облегчённо вздыхает.
— То не медальон, с которым уплыл в Бретань муж мой.
Элитель подходит к окну и смотрит на море, чтобы дать улечься своему смятению, грудь её вздымается высоко. Море за окном волнуется.
— Вот что, Гвен, — она оборачивается к служанке. — Если он придёт в себя, спросите, как попал к нему этот портрет.
— Тут может быть только один ответ, госпожа, — сказала служанка. — Рыцари носят с собой образ Дамы Сердца.
Элитель ещё раз взглянула на раненного и взгляд её становится мягче.
— Я хочу осмотреть его раны.
— Мы уже промыли их, Ваше Высочество.
— Это не так важно. Я хочу посмотреть, как выглядят раны, полученные в мою честь.
Она дотрагивается до разорванного окровавленного рукава, оттягивает его и разглядывает, пытаясь осмыслить.
— Одежда местами оборвана довольно давно, — говорит служанка. — Видно, этот юноша много странствовал. И странствовал, храня Ваш образ у сердца, Ваше Высочество.
— Интересно знать, каким образом, оказался у него мой образ.
— Возможно, когда художник по заказу вашего мужа рисовал портрет, он нарисовал ещё один?
— Возможно, художников следует вешать, сразу после окончания работы.
— Ваше Высочество, лучше вешать их картины.
Элитель тихонько дотрагивается до раны на плече и испуганно отдёргивает руку, когда человек застонал. Брови у неё приподняты и это похоже на удивление.
— Он очень молод чтобы умирать.
— Ран множество, но ни одна не достигла сердца, и я догадываюсь почему. Потому что в нём обитал кусочек вашей души, Ваше Высочество.
Элитель приподнимает бровь.
— Гвен, надо будет тебя выгонять из зала, когда поют менестрели. Ты слишком наслушалась их поэзии. Наверное, этот бедняга увидел мой портрет и вообразил что, судя по этой картинке, я сборище всех добродетелей.
Элитель забирает у монашенки бальзам и наносит его на рану, которую до этого трогала.
Смотрит на опущенные веки раненного, и ресницы, контрастные с бледной от потери крови кожи.
— Интересно, какого цвета у него глаза?
— Узнаем, когда он их откроет. Или не узнаем, если умрёт.
Графиня убирает с его лба прядь волос, они длинные, волнистые и мокрые от морской воды.
— Перенесите его в помещение рядом с кухней и затопите там камин.
Я сижу за длинным деревянным столом и пью кофе из термоса, глядя на серое море. Оно пенистое и мрачное.
— Не туда смотришь, — говорит Голос За Кадром. — Смотри на портрет.
— Шёл бы ты, Голос За Кадром, искупался в море что ли, — говорю я. — Может хоть перегаром нести перестанет.
— Пойду поправлюсь, — говорит Голос За Кадром и, и наклонившись орёт мне в самое ухо: — Опохмелюсь!
Голос За Кадром уходит шаткой походкой к основной съёмочной группе. Этого актёра в команде так и зовут вместо имени, Голос За Кадром. Максимов озадачил меня программой вхождения в роль — я должен был уже пару дней, как рассматривать медальон с её портретом, чтобы вникнуть в чувства героя. «Связывать образ с окружающей действительностью». Я сделал ещё глоток кофе. Связи между её портретом и серым морем я не находил.
— Хорошая погода.
Я обернулся. Немолодая женщина в элегантном пальто и шляпе тоже смотрит на море. Лет ей, наверное за пятьдесят, морщинки вокруг глаз, но зато глаза такие, что кажется, что она улыбается, хотя лицо спокойно. В этот момент из-за туч проглядывает луч солнца и волны блестят, как алюминий.
— Действительно, стало лучше. Вы, случайно, не волшебница?
— Да. Волшебница. — Она говорит по-русски с акцентом.
Ощущение, что улыбка — состояние пространства вокруг неё. Это похоже на магию.
— Хотите кофе? — предлагаю я
— Спасибо. Но нет. — Смотрит на медальон.
— Это миниатюра, — выговаривает она, со странной интонацией — то ли это вопрос, то ли утверждение.
— Да. Режиссер заставляет медитировать.
В уголках её губ появляются морщинки.
— В те времена рыцари носили такие. В медальон поселяли образ женщины. Говорят, это помогало. — Она уже точно улыбается. — Чем лучше был образ, тем рыцарь сильнее. Такую женщину приятно называть — Дама Сердца. — Она задумалась и поправилась. — Принято. Рыцарь совершал подвиги в её честь. Желаю вам удачи в подвигах. — И отправилась прогуливаться дальше.
Солнце начало подглядывать из-за туч. А Лена из медальона глядела уже веселее.
Голос За Кадром вернулся с бутылкой, спрятанной в пакет.
— Одна из красивейших женщин своего времени, — сказал Голос За Кадром.
— Кто?
— Элви Пайде. Эстонская актриса. С тобой сейчас разговаривала. Будет играть небольшую роль лесной колдуньи. — Голос на пару секунду умолк, чтобы сделать пару глотков шампанского из горла. — В своё время к ней Дин Рид сватался.
— А кто такой Дин Рид?
— Нет, я от вас точно сопьюсь.
Элитель сама смешала вино с мёдом и разогрела на огне. Осторожно разжав раненному зубы влила в рот варево и вытерла своим платком остатки вина с его губ.
Она наблюдает за его дыханием некоторое время, потом спрашивает у служанки:
— Тебе не кажется, что у него щеки порозовели с того момента, как мы перенесли его сюда из сарая?
— Да, Ваше Величество, и мне кажется, ваши щеки тоже порозовели, с того момента, как вы увидели у него свой портрет.
— Вот прикажу тебя высечь, — Элитель улыбнулась.
Раненный открывает глаза, его взгляд блуждает по комнате и останавливается на лице Элитель.
— Это вы, — говорит он шёпотом.
— Да, полагаю, что это я, — улыбается графиня.
Раненный закрывает глаза и погружается в сон. Дышит он теперь глубоко и ровно.
Голос за кадром: На следующий день у раненного начался жар. Он метался в лихорадке и бормотал что-то на непонятном языке...
Наверное, матерился.
Что? Ладно, ладно... Трезв я! Ещё один дубль?
Мы теперь в Эстонии, здесь снимаются сцены в замке.
Меня учат стрелять из лука. Не так, чтобы попадать точно в цель — это сделает за меня монтаж, а так, чтобы правильно держать лук и накладывать стрелу.
Утром следующего дня Элитель опять встречает на стене, она смотрит на восток, в ту сторону, где должен быть сейчас её супруг. Потом в задумчивости переводит взгляд на север и у неё появляются новые заботы.
На северном побережье у мыса высаживаются датчане. Их корабли с драконами на носу, и это означает, что они приплыли воевать.
Женщины заплакали, собаки с перепугу завыли, и такой концерт разбудил бы и мёртвого, так что и раненному пришлось проснуться.
Когда я вышел на крепостную стену, немного пошатывало. Меня или уже стену?
Защитников — около десятка ветеранов. Викинги собирались штурмовать стены с двух сторон, защитников крепости не хватит, чтобы удержать сразу обе стены.
Одна из штурмовых лестниц ударилась верхушкой между зубцов, как раз поблизости меня.
Я подцепил лестницу и втащил её внутрь. Ни один датчанин не успел ступить ногой и на первую ступеньку.
Викинги заорали, что-то вроде того, что это просто свинство с моей стороны.
В это время защитники гарнизона пытались сбросить вторую лестницу с другой стены.
Я подбежал к ним, малость прихрамывая, и принялся тянуть её наверх.
Один из солдат, чьё лицо было хорошенько пропахано шрамами, кажется понял мысль, и ухватил лестницу со своего края. Мы втащили её внутрь вместе с викингом. Лестницу сбросили во внутренний двор крепости, а викинга наружу.
— Эй! — крикнул я метавшимся по двору женщинам. — Перестаньте вопить и полейте водой все крыши.
Элитель тоже была на стене.
— Что вы тут раскомандовались, сэр? Гарнизон подчиняется мне.
— Тогда отойдите от края, и встаньте за этот зубец.
— Они приплыли на двух кораблях, и у них нет с собой осадных орудий, — говорит солдат по кличке Бифштекс. — Две эти лестницы, всё что они смогли на драккарах привезти. Штурмовать без лестниц они не смогут.
Датчане выпустили по крепости несколько зажженных стрел, но все они попадали во двор, не причинив никакого вреда — женщины полили крыши водой, и гореть тут было нечему.
— Эй, отдай нам лестницы! — крикнул предводитель викингов в сияющем шлеме.
Защитники крепости увидели, что он смеется.
— Подарки не возвращают! — крикнул я.
— Ладно, сожрите их! — Викинг смеётся, солнце играет на его шлеме.
И датчане ушли, и погрузились на свои корабли, и отплыли, и у голов драконов на носах кораблей было кислое выражение на мордах.
Элитель распорядилась, чтобы по случаю удачного избавления отслужили молебен и устроили праздничный ужин. Она поднимает тост.
— И я хотела бы поблагодарить чужестранца, за то, что он пополнил наши запасы двумя садовыми лестницами.
Это замечание графини вызвало за столом волну веселья.
По завершению эпизода застолье продолжается, к нему присоединяется уже вся съёмочная группа. Но камеры Валентина продолжают работать. Он вылавливает жесты, эмоции, движения, крупные планы актёров, когда они естественны и добавляет потом эти фрагменты при монтаже.
Вечер. Служанка готовит графине постель.
Эллитель: Гвен, тебе не показался он излишне скромным?
— Нет, Ваше Высочество.
— Тогда почему он ничего не сказал мне о моем портрете в его медальоне? Наверное, увидел мой портрет и вообразил, что за такой внешностью стоит ангельский характер. Ведь у меня и в самом деле ангельский характер? Пусть только кто-нибудь попробует это оспорить и я прикажу его выпороть. Может он разочаровался?
Где-то в Бретани, по другую сторону моря. Хижина колдуна. Граф показывает колдуну другой медальон но таким же портретом, это лицо графини Элитель.
— Сможешь увидеть, что сейчас с ней?
Колдун садится в кресло сплетенное из ветвей и закрывает глаза. Изображение его лица крупным планом бледнеет, по мере того, как на него накладывается вид летящей птицы. Это ястреб.
В круглом чёрном зрачке ястреба отражается замок внизу, а на крепостной стене белая точка — человеческая фигурка.
Ястреб снижается и садится на зубец крепостной стены. Он видит женщину в разноцветном плаще, солнечный свет играет вокруг её лица ореолом, цвет глаз играет разными оттенками — вишнёво карий, с изумрудно зелёным, сиреневым и небесно голубым.
Птицы видят мир в другом цвете.
Ястреб снова взмывает в небо, в круглом зрачке ястреба снова крепость, луга вокруг. Стрела вонзается точно в центр зрачка ястреба.
За морем, в хижине вскрикивает колдун, и хватается за глаз.
— Что ты видел, колдун?
Тот протирает глаз.
— Хорошая новость, ваша жена жива и здорова. И гораздо красивее, чем на этом портрете. Во всяком случае, разноцветней.
— Не думаю, что это хорошая новость. А не видел ли ты рядом с ней моего гонца? Он высокий с вьющимися тёмными волосами, зеленоглазый.
— Нет. И цвета глаз бы я не различил.
— Что ж, тогда пошлю ещё одного. Если хочешь услышать звон монет, разгляди моего первого гонца.
— Хорошо. — Колдун откидывается в кресле, закрывает глаза и — по далёкой равнине бежит волк.
Вечером кто-то тихонько скребётся в дверь моего номера. Открываю — Лена.
— Ты один? Мне страшно. — Она заходит в комнату. — Можно я у тебя переночую?
Она смотрит в глаза беззащитно, как маленькая девочка.
— Только секса не будет, — добавляет она уверенно.
Чуть не съязвил, что конечно не будет, потому что нет у меня на то желания. Но сдержался.
— Можешь сказать, почему тебе страшно?
— Смутные предчувствия.
Она устраивается в постели у меня за спиной, обняв руками. Грудь которую я чувствую спиной, совсем не маленькая. Надеюсь, она не храпит, потому что заснуть будет нелегко. Я сделал попытку повернуться на спину, но она сцепила руки в замок. Чудовище!
Буду считать баранов, чтобы пришёл сон. Один баран, два барана... Один баран — это я.
Когда я проснулся, Лены в номере уже не было.
Утро. Солнечный луч трогает лоб спящего чужеземца — прошёл ли жар? Иво приоткрывает один глаз. Вспоминает, что у него есть ещё один и открывает его тоже. Оглядывается. Берёт лук со стрелами и идёт на крепостную стену.
Помощник режиссёра, руководит стрельбой из лука с наружной стороны замка. Потом эти кадры совместят с присутствием людей на крепостной стене. Наконечники у стрел сделаны из силикона, это для безопасности.
Во дворе замка рутина подготовки к съёмке.
Пока к гримёру очередь, подхожу к оставленному на столе ноутбуку Валентина. Хочется посмотреть, что он вчера отснял с вечеринки. На рабочем столе сохранён файл с Балтийского новостного портала. Глаза машинально пробегают по первым строчкам:
« В Тракайском районе, на берегу озера Балуосис обнаружен труп женщины с колотой раной в области сердца, нанесённый, по всей видимости, стрелой средневекового типа».
Это район в Литве, где мы снимали эпизод.
« Сейчас на месте работает полиция и криминалисты. В ходе расследования должны выяснить личность женщины и обстоятельства ее смерти. Заместитель начальника полиции Вильнюсского округа заметил, что не исключают версию ритуального убийства. Он отказался комментировать слухи о том, что наконечник стрелы оригинальный, средневековый, но подтвердил, что департамент полиции работает в рамках следствия с музеями и археологическими группами...»
Ничего себе.
Солнце окрашивает розовым стены крепости и платье Эллитель на крепостной стене. На этот раз она не смотрит в сторону восходящего солнца, она читает что-то на куске пергамента.
— Ваше Величество, вам не следует там стоять, — Иво возникает рядом.
Леди Эллитель оборачивается, и во взгляде её нет дружелюбия.
Будто птица засвистела в роще и над зубцами мелькнула стрела. Иво оттолкнул леди, так что она упала на камни и сам упал рядом.
— Да что вы себе позволяете! — она отталкивает чужеземца.
По лестнице взбегает Бифштекс и прикрывает Элитель щитом.
— У стрелы стальной наконечник, — говорит Иво.
— Ранен? Пригните голову, — Бифштекс спускает Элитель вниз, прикрывая щитом. Тело Иво остаётся лежать на ступеньках.
Это моё тело. Я как бы вижу его сверху. Оно становится всё дальше и дальше, теперь оно далеко внизу, с высоты оно кажется сломанной куклой
— У стрелы стальной наконечник! — орёт Максимов.
Я смотрю отснятые кадры, в том числе, снятые с квадрокоптера, пытаясь разглядеть траекторию стрелы.
Парень из каскадёрской группы, который выстрелил, выглядит придурковатым.
— Я думал, ещё идёт репетиция. Не знал, что там есть люди.
— Откуда эта стрела?
— Из колчана, — пожимает тот плечами.— Может подложили?
— Если бы не кольчуга, могло и убить, — говорит «Бифштекс».
Ор и разбирательства продолжаются.
«Не дай им меня убить».
— Ладно. Раны есть? — Максимов уставляется на меня в упор. В его лице проявляется что-то волчье. — Нет. Страховой случай не наступил.
Во дворе бурга суета. Служанка подходит от тела чужеземца к графине.
— Ваше Высочество, похоже он мёртв!
—— Очень жаль, — холодно заметила Эллитель — Что он так легко отделался.
— Как вы можете так говорить, госпожа?!
— Читать умеешь, Гвен? — и графиня протягивает ей кусок пергамента. — Сегодня утром привез монах из Франции. Один из людей моего супруга, больше верен моему отцу, чем графу. Он и отправил мне это письмо.
Буквы на пергаменте мелкие и аккуратные, хрипловатый голос за кадром читает их вслух:
« Ваше Величество, леди Эллитель, ваш супруг решил овдоветь.
Здесь, во Франции ему приглянулась дочь французского барона и приглянулись обширные земли, которые она наследует. Чтобы жениться на ней и на землях сэр Бертрам предпринял меры.
Здесь во Франции свирепствовала шайка разбойников, главарь которой — злодей из злодеев, и негодяй из негодяев, по имени Ивэйн, или попросту Иво. Он отлично владеет мечом, а в стрельбе из лука во Франции ему нет равных. Этот Иво не знает угрызений страха или совести, не чтит ни короля, ни епископа.
Эрл Бертрам прослышал, что каждый год Иво приходит на могилу родителей. Граф узнал, когда этот день, собрал воинов и подкараулил Ивэйна.
Изображение букв постепенно тускнеет, на их месте появляется картинка, голос чтеца умолкает.
Опушка леса. Через ветку дуба перекинута веревка, петля накинута на шею Иво. Люди Бертрама стоят в отдалении. Эрл Бертрам похлопывает по стволу дерева.
— Хочешь ли ты висеть на этом дубе вместе с желудями, или получить мешок серебра?
Иво ухмыляется.
— Надо подумать.
— У тебя будет сколько угодно времени для размышлений, когда я тебя повешу.
— Граф, да вы просто душите на корню всякую живую мысль. Ладно, давайте уж ваше серебро.
— Получишь, когда выполнишь для меня работу. Правда ли говорят, что ты лучший стрелок во всей Франции?
— Из тех в кого я стрелял, никто не жалуется.
— Получишь вознаграждение, если твоя стрела попадёт в сердце одного человека, который живёт по ту сторону пролива.
— Что за человек?
— Вот этот, — граф открыл крышечку медальона и показал портрет Эллитель.
— Женщина?
— Тебя это смущает?
Разбойник задумчиво смотрит на картинку.
— Пожалуй, я возьмусь за работу. Как её зовут?
— Это знать не обязательно. Найдёшь её в бурге в двух милях к северу от устья реки Стаут, там тебя высадит капитан судна. Ты можешь попасть в сердце с расстояния в двадцать ярдов?
— Если нет ветра.
— Каждое утро она выходит на стену крепости и встречает рассвет. Возьми её портрет, чтобы не перепутать с какой-нибудь служанкой.
Бертрам отдал разбойнику медальон и мешочек серебра.
— Это задаток. Получишь вдесятеро больше, когда работа будет сделана. Жду тебя обратно через три дня.
Голос за кадром: «Граф отдал разбойнику его меч, его лук и стрелы и посадил на торговый корабль, который отправлялся через Дуврский пролив.
Ваше Величество, Вам угрожает смертельная опасность.
Преданный Вам, Ваш старый друг».
Служанка только успела дочитать письмо, когда отряд всадников вернулся в бург, таща на верёвке лучника. Лучника обыскали и нашли при нём маленький портрет Элитель.
Элитель приказала запереть лучника в подвале до тех пор, когда он даст показания перед королём об измене Бертрама.
— И забери медальон у Иво, — приказала она служанке. — Жаль, что его нельзя оживить. Тогда бы ему следовало отрубить голову, а потом повесить... Или наоборот.
— Но, Ваше Величество, он заслонил вас собой от стрелы, — сказала Гвен.
— Ты так думаешь?
— Думать — не моя обязанность, госпожа.
— Я бы дорого заплатила, чтобы оживить его на полчасика, и посмотреть ему в глаза, и допросить его, и отрубить ему голову и... Почему меня больше злит его поведение, чем предательство супруга?
—Ваше Высочество, говорят, что в лесу живёт колдунья, валлийцы называют её волшебницей, которая может лечить людей и зверей, и может заставлять трупы отвечать на вопросы.
— Знаешь, где она живёт? Грузите на повозку тело этого негодяя.
В лесной чаще из под земли бьёт родник, а у родника стоит аккуратный домик, у домика на песке стол, а за столом женщина в красивом платье зашивает крыло белому голубю.
Эллитель поклонилась волшебнице.
— Можете ли вы на короткое время вернуть к жизни человека, чтобы он ответил на вопрос? Лесная фея наклонилась над телом чужестранца.
— Ну что ж. Что мы тут видим? Типичное сердце. А в нём в заключении — ваше имя. Сейчас мы его отсюда выпустим, оно, наверное, попало туда случайно.
— Почему это случайно?! — возмутилась графиня.
—Я его уже выпустила. Возьмите его запястье. Закройте глаза. Спрашивайте.
— Почему ты заслонил меня? — спросила Эллитель и почувствовала, как на руке Иво два раза стукнул пульс.
— Это не я решало, а голова, а она не хочет вам отзываться, — раздался высокий, но тихий голос. — Это я бестолковое и отзывчивое.
— Это говорит его сердце, — пояснила фея. — Разговаривает с твоим.
— Скажи, ведь ты собирался убить меня? — спросила Эллитель.
— Нам это и в голову не приходило.
— Почему я должна тебе верить?
— Я разговариваю с тобой или с твоим сердцем? Тогда ты можешь не спрашивать.
— Ладно, раз ты не голова, а сердце, тогда должно помнить — что ты почувствовало, когда твоим глазам показали мой портрет?
— Жалость.
— Вот как! — вспыхнула Эллитель. — Жалеть он меня вздумал! Себя жалей!
Тело глубоко вздохнуло.
— Он окончательно умер?
— Боюсь, что мы перестарались. Он окончательно ожил.
Иво открыл глаза. Элитель вздернула подбородок.
— Теперь мы с вами в расчёте, любезный. И проваливайте отсюда, куда только ваши глаза глядят, но только так чтобы мои глаза на вас не видели!
И Иво поднялся и пошёл, куда глаза глядят.
— Тебе придётся фехтовать с Бертрамом, — сообщил мне «Бифштекс». — Он в училище проходил театральное фехтование, а у тебя опыта вовсе никакого нет.
— Но ты ведь меня за пару дней натаскаешь?
— Одна занятная деталь — тип, который играет Бертрама, учился с нашей кинозвездой на одном курсе в театральном, и говорят, она разбила ему сердце. Может и захочет тебе наподдать жару.
...А когда в замок прибыл король со своей армией и туда же прибыл Эрл Бертрам, король учинил суд над ним.
— Этот монах клевещет на меня, — сказал Бертрам. — я бы призвал его доказать свои слова на поле чести, но он ведь монах.
— Может кто-то захочет бросить тебе вызов на поединок и передать это сложное дело на Божье усмотрение?
— Я бросаю вызов, Ваше Величество. — Из толпы пробирается Иво. — Я тот человек, кого он хотел нанять на убийство.
Леди Элитель встает с кресла подле короля.
— Я же вам сказала, сударь, чтобы вы шли отсюда куда глаза глядят!
— Я и пришёл куда они глядели.
— Не буду я с ним драться, он даже не рыцарь, а мерсенарио, — возмущается Бертрам.
Король усмехается.
— Я могу вас уравнять, лишив тебя рыцарского звания.
— Ладно! Я отрежу ему язык! — рявкает Бертрам.
— К вашим услугам, — кивает Иво.
Серый волк бежит по серой траве под серым небом, видит белый замок на холме, у его стен в поле круг людей, флаги, оружие. В центре круга два рыцаря собираются биться на мечах. Природой дано волкам видеть всё в чёрно-белом цвете и для волка оба рыцаря выглядят серыми. Для колдуна за проливом, который смотрит на бой глазами волка, тоже.
Король подаёт знак и два воина сходятся.
Бертрам обрушил удар сверху, меч направлен на голову Иво. Тот подставил меч, летят искры. Бертрам переводит меч вниз, ударяет по ногам Иво. Тот ударяет сверху по мечу Бертрама щитом, прижимая его к земле. Иво наступает на меч Бертрама, тот теряет равновесие, подаётся вперед, Иво дополняет ударом щита в голову и противник падает.
Иво приставляет меч к горлу Бертрама и оглядывается на короля.
Король морщится.
— Ты победил. Своей властью я лишаю Эрла Бертрама графского титула, лишаю земель и изгоняю за пределы королевства. Брак с моей дочерью Элитель будет расторгнут.
Бертрам поднимается на ноги, снимает шлем, осознаёт услышанное и вырывает из рук ближайшего воина арбалет.
Всё дальнейшее происходит мгновенно, но кажется, что очень медленно, как будто воздух превратился в воду.
Бертрам направляет арбалет — не на короля, и не на Иво, а Элитель. Воин делает движение, чтобы отбрать арбалет, но не успевает, Иво делает движение, чтобы заслонить Элитель, палец нажимает на спусковой крючок арбалета. Тремя длинными прыжками волк достаёт Бертрама и впивается ему в горло. Два рывка головы и волк убегает, оставляя обездвиженного Бертрама на земле...
— Отлично! Снято. Уберите собаку и снимем ещё один дубль.
— Всю морду облизала, — актёр, играющий Бертрама поднимается и вытирает лицо. Отдаёт статисту муляж арбалета. Болт, так называется арбалетная стрела, вделан в муляж намертво, во избежание несчастных случаев.
Король кивает Иво.
— Кажется я догадываюсь, какой награды ты хочешь. Ты попросишь у меня её руки?
— Ваше Величество король, — обратился к нему Иво. — Предложите выбор, отрубить мне голову или отпилить, что более жестоко и продолжительно? Поэтому, уж лучше отрубите мне голову, чем отдавать вашей дочери на распил. Если она станет супругой, то будет пилить меня каждый день.
Элитель поднялась, щёки покрылись румянцем, а в глазах засверкали искры.
— Ваше Величество король! Вы сделали меня вдовой. Я требую возмещения — отдайте мне этого негодяя в мужья! Брак со мной будет для него сущим адом!
Голос за кадром:
Эллитель и Иво обменивались колкостями до глубокой старости, в окружении их детей и внуков.
А сердца их прекрасно разговаривали между собой, и говорили они совсем другие слова, красивые и нежные, только их никто не слышал, кроме них двоих.
Съёмки закончены и теперь уже я полон мрачных предчувствий. Я подхожу к Валентину.
— Вы ведь читали эту новость про Тракайское убийство?
Валентин кивает и как-то печально смотрит, будто ему не жертву жалко, а меня.
— Присядь. — Он достаёт сигареты, протягивает мне, закуривает. — Не было никакого убийства. Страничку сделал наш мастер по компьютерному дизайну. По заказу Максимова. Если не веришь, попробуй отыскать эту статью в Интернете.
— Но зачем?
—Чтобы ты прочёл. И никакого убийства в Добруйске королевы красоты тоже не было.
Валентин выводит на монитор кадры попадания в меня стрелы на крепостной стене.
— А вот теперь посмотри на крупном плане первый дубль. Вот эта стрела попадает в тебя. Она с силиконовым наконечником. А вот теперь смотри сюда:
Рука Лены схватывает стрелу, убирает под плащ и вытаскивает из складок платья другую, подбрасывает на тело Иво.
— А вот эта со стальным наконечником.
— Что это было?
— Системы Станиславского и Дурова в адаптации супругов Максимовых.
— Супруги Максимовы?
— Лена — жена режиссёра. Тебе этого не говорили, чтобы твои эмоции в кадре были настоящими. Ты ведь играть не умеешь.
— Не умею.
—Лена, когда к тебе заходила, посмотрела твои книги. Решила, что ты не читал Кортасара. Видно угадала. «Не дай им меня убить» — эта фраза — его приёмчик.
— Кто такой Станиславский я знаю. А Дуров — это тот, который дрессировал животных?
Валентин уставился в экран.
Я сижу на лавке и смотрю на море. Чувство, будто меня выпотрошили.
— Хорошая погода.
Это Элви. Бывшая лесная волшебница. Говорить не хочется. Да и погода паршивая.
Она стелет на лавку платок и садится. Пихает меня в бок локтём.
— Погода ветреная, — говорю я.
— Как сердце красавицы. Когда вот ты настраивался на портрет, ты ведь настраивался и на это море, и на ветер, и запах сосен. Всё это осталось. Ты должен восстановить свою автономию. Побыть одному, да. Только не сиди. Пройдись по берегу.
Она поднимается.
— Всё будет замечтательно, — она издаёт короткий смешок и поправляется. — Замечательно.
Я иду по берегу. Некоторые люди по берегу гуляют. Ветер. Накрапывает дождь.
Ветер сдувает с женской фигурки белый шарф и несёт по воздуху. Он пролетает мимо, я протягиваю руку и ловлю. Подходит хозяйка шарфа.
— Вы выбросили белый флаг в руки иностранца, — я протягиваю шарф девушке.
— Спасибо. Вы очень легко одеты. Простудитесь. Вы промокли. Вам нужно высохнуть. Тут есть кафе, где вы можете выпить горячий кофе. Пойдёмте.
Она уверенно тянет меня за рукав. Что-то мне эта ситуация напоминает.
Я всё-таки иду к этому кафе, среди сосен домик, похожий на старинную таверну.
Я пью горячий кофе, она сидит напротив, смотрит, как я это делаю.
— Я сегодня видела сон, — говорит она. — Мне приснилась женщина, она мне сказала «Надень шляпку и иди на берег моря». Я так и сделала во сне, я гуляла по морю, и ветер сдул с меня шляпу и принёс её в руки какому-то мужчине. Я не видела его лицо. И сразу проснулась. Я достала из маминого шкафа шляпку и пришла сюда. Но ветер её ни разу не сдувал. Зато сдул вот этот шарф. Может быть, вы знаете, что значит этот сон?
У неё приятное открытое лицо. И глаза очень доверчивые.
Я не знаю, кто придумывает сны, которые мы видим. И те, кто придумывает сны на киностудиях, наверное, тоже не знают, зачем они это делают. Ведь не только же ради денег, правда?
И я говорю ей то, что сам слышал:
— Это значит, всё будет замечтательно.
Андрей Рябцев © 2018
Обсудить на форуме |
|
