|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Фантастика 2006 Алексей Смирнов © 2006 Dies Irae I have no words that I could say to you, to make you understand. Everything is lost...
Его сонные глаза разомкнулись и тупо уставились в потолок.
— Ну вот и все, последний день моей никчемной жизни. Сегодня вечером я буду уже далек от всего этого бездумного, серого, настолько обыденного мира, что становится ужасно, если только об этом задуматься. Но, к счастью для себя самих, почти никто не задумывается об этом. Они молча встают с кроватей, чистят зубы, одеваются, работают, приходят, смотрят телевизор, спят. Никакой мысли, ничего. НИКАКОЙ. Роботы. Все заботятся только о себе. Я так больше не могу. Играть в робота. НЕ МОГУ. Всем наплевать на чувства, любовь, заботу. В почете деньги и власть, остальное ненужный мусор, от которого нужно избавляться. Всех чувствующих людей на помойку. Да здравствует работа! Viva деньги. Не разделяй — властвуй! Вот они девизы этой жизни. Он сел на кровать.
— Не пойду сегодня в институт. Что там делать? Учиться? Учиться, это, конечно, замечательно, но что дальше, стать таким же, как и они? Нет, я не смогу так. Лучше рискнуть и узнать, что «там», за чертой. Быть может, там лучше, ведь хуже-то уже вроде некуда. Пойду сегодня лучше напоследок посмотрю на этих людишек.
Кем он был? Никто не знает. Возможно, это был ваш друг, сосед, родственник. Позвоните им, живы ли они еще? Или же отправились вслед за ним? Или же сами повели его за собой?
Come with me. You have nothing to lose, So calm down here I’ll sleep for a while...
Я откинулся на спинку стула, вокруг стояла мертвая тишина. Откуда я здесь, на стуле, сижу. Как я сюда попал? И что было вчера? Всех этих данных явно не было в моей голове. Как и никого не было вокруг. Никого нет, это хорошо. Уже привык к одиночеству. Тотальное одиночество, одно из самых страшных наказаний. Одиночество внутри. Когда никто и ничто не может тебя согреть. Но я привык. Выглянул в окно. Серость. Серость дождя, серость людей. Безликие окна смотрят на все это. Город Герой. Ха. Бедный город, как сильно он сгнил изнутри. Мне его жалко. Быть может мы в чем-то даже похожи. Мы оба умираем. Умираем изнутри.
Learn to dream — learn to pray — dead end — I will never stay
Он посидел еще минут десять, уставившись холодным, металлическим взглядом в одну точку, где-то на столе он явно видел, там что-то происходило. Возможно, неведомые миры строились и падали. Или он вспоминал какие-то моменты своей далекой, прошлой жизни, думал о ком-то, в конце концов, он, возможно, уже спал, спал где-то внутри себя. Затем он встал. Помылся, что-то быстро съел. Хотя есть он совсем не хотел. Р-О-Б-О-Т. Тихо расплылось по квартире. Но он, кажется, не слышал этого. Во время всех этих механических привычек он не переставал себе что-то бубнить. Что-то мало разборчивое.
— Как ... тут жить? Зачем мы ...сдаемся? Когда... он развалина... как жестоко... родиться и... тут. Куда он... куда делись романтика и любовь? над ними смеются? ... прятаться... бегство... — Безумный крик — Flucht!!
Он резко прервался, увидев себя в пыльном зеркале, валявшимся в углу его пустой кухни. В том лице, что он увидел там, запечатлелся испуг и налет некой старости и заплесневелости...
— Ты человек не этой эпохи — сказал он, присев, в лицо зеркалу. — Ты давно постарел и уже успел покрыться плесенью. Ты хлам. Ну, кому ты такой нужен! — тихо — Flucht...
Затем вскочил. Flucht!! Отпрыгнул, словно испугался чего-то, и кинул в зеркало чашку с некой густой смесью, очевидно, кофе, хотя это была скорей грязь. Зеркало разбилось, и осколки перемешались с этой жижей черной жизни.
— Ты умер! — он засмеялся — мы умерли! Все, все умерли! Все умерли там, внутри! Все, все, все!! Dies irae, dies illa Solvet saeclam in favilla Teste David cum Sibylla Quantus tremor est futuris. День страшного суда!!
This is my gift! This is my therapy! This is the poison! This is your home!
Звонок. Он разрушил тишину моего небытия. Телефон? В дверь? Нет, Телефон. Ненавижу, но придется ответить. Мало ли что? Быть может, конец света, и я сегодня умру. Это будет жестокой иронией, всю жизнь я прожил один, а умер сразу с тысячей других людей. Я не успел взять трубку, там были уже гудки. Шутники. Настроение иронии ушло. Уйду и с ним. Мне все надоело. Я встал со стула, одетый. Откуда я пришел сюда? Оставив этот вопрос в квартире. Мы вышли. Одиночество и я. Мы ушли на улицу...
Don’t call, don’t call the charma sleeper Don’t say, don’t say your faith goes deeper
Он оделся в свою обычную одежду и покинул свою необитаемую квартиру. Вышел. Улица пахла грязью. Его понесли ноги против течения толпы, которая смело маршировала. В ритме сатанинского гимна. Левой. Убьем любовь. Левой. Убьем иных. Левой. Прольем им кровь! Левой. Убьем чужих. Выпади из этого марша, и тебя растопчут твои же товарищи. Или друзья? Нет, друзей не осталось. Ничего не осталось. Дави, дави слабых, дави думающих. За всех все продумали там, наверху. Все, все на свете продумали и предусмотрели. Кого любить, кого убить. Как жить и как давить. Других. Он вышел на набережную. Холодный зимний ветер облил его с ног до головы жгущей болью. Он остановился и стал смотреть мертвым взглядом взрослого, но глазами детей. Вон, какой-то парень орет на девушку. Ударил ее. Как посмел, ведь это ДЕВУШКА! Быть может, она неправа, но как можно было ее ударить? Как можно на нее орать? Ведь это... По льду шел человек, быть может, он сейчас провалиться под воду? И утонет? Правда, скорей всего, этого никто не заметит. Он просто исчезнет, словно его никогда и не было. А был ли и в правду? Может, мне все это показалось? И этого человека не существовало. Я закрыл глаза и снова их открыл. Никого. Я отвернулся в другую сторону. Кто-то вышел из подъезда. С горящими от одиночества глазами.
I wonder how I got here. My feet are bare, so sore. I must have walked for ages
Спустился по лестнице и, покинув, грязный подъезд, вышел на улицу. Мой выход оказался никем не замеченным. С замерзшей реки несло леденящим одиночеством. Оно проникало в самую глубь, никакая одежда не могла спасти от этого. Было тотально холодно. Беспросветный холод. Вдалеке парень кричал на девушку, мимо прошла женщина с собакой. Собака, всегда о ней мечтал. Быть может, она бы скрашивала мои одинокие вечера. Но у меня ее никогда не было. А заводить сейчас нет никакого толка. Мне уже все равно. Все с кем-то идут, пусть даже с собакой, хоть какая-то компания. А что есть у меня? НИЧЕГО. Только одиночество. Что ж, я приглашаю тебя пройтись со мной. Ты согласна? Мы же так давно знакомы, неужели мы все еще на «Вы»? Хорошо. Вы составите мне компанию, в моей одиссее в никуда? Спасибо. Я быстро зашагал в пустоту. И лишь краем глазом поймал какого-то человека, смотревшего на меня. Странный человек, подумал я. Но он уже оказался далеко позади.
No absolution, no respect I still remember, I can’t forget
Этот кто-то постоял немного и резко зашагал прочь от меня. Ко мне же пошла женщина с каким-то механическим существом. Как, это собака?? Даже животные сегодня выглядят ненастоящими. Что же говорить о людях. Извечная фальшь. Игра, игра друг с другом, где ставка жизнь. Жизнь близких. Или пускай даже далеких, но людей. Как можно играть на чью-то жизнь? Нет больше сил терпеть. Он оттолкнулся от перил. И устремился навстречу со смертью. Вон она, он ее уже видел, слышал, чувствовал. Она становилась все более и более осязаемой. Практически ощутимой. В кармане согревало душе лезвие.
Невский. Некогда прекрасный, великий проспект превратился в беспорядочный хаос спешащих, шумящих, жужжащих насекомых. Как болит от этого голова, как можно это выдержать? Шум, агрессия. Все толкают, сбивают, спешат. Все тащат что-то украденное, отобранное у других, в свой муравейник. Дом? Нет, понятия дома нет. Так же как и понятий Родины, чести, патриотизма. А что есть? Есть свобода? Нет, вседозволенность. И, конечно, деньги, деньги и разврат. Кому какое дело до чего-то. До чего-то великого! Главное Я. Я и ничего другого. Бесконечный Э.Г.О.И.З.М. Я вижу в этой серой массе людей знакомые маски, лиц там давно нет. Вначале мы надевали маски, так как это надо было, это было необходимо. Зачем всем значь, что у тебя внутри? Это дано только избранным. Теперь мы сами не знаем, что у нас внутри. У нас нет лиц. Только маски. Глиняные, ухмыляющиеся, смеющиеся, кричащие маски.
Let me ask you one last question: Where is that whisper coming from?
Я шел по Фонтанке в неизвестность. Нет, я знал, куда я иду, но это была неизвестность. Что там будет? Меня лишат моего существования? Жизнь давно от меня отказалась, а смерть не захотела принять. Что-то заставило меня повернуть, и я развернулся, повинуясь пустынной дороге. Задержавшись на мосту, я посмотрел на всю панораму реки. Прекрасная, одинокая, замерзшая. Но где-то там внутри есть жизнь. Есть жизнь. И она вернется. Весна придет. Но не для меня. Одиночество уже отошло от решетки и начало звать меня с собой, и, чтобы не оставаться одному, я пошел за ним. Мы остановились, не дойдя до главной улицы города. Там было так людно. Все с кем-то шли и разговаривали. Кто-то с кем-то ссорился, а затем мирился. Они общались. Смог бы я сейчас с ними разговаривать? Едва ли. Меня все так давно покинули, что я, наверное, и разучился общаться. Но я обойдусь и без них. Обойдусь без всех. Изгрызшее меня одиночество всегда рядом. Я хожу кругами, но я не хочу туда идти. Я пойду в обход. В обход жизни.
Dream your dream of humanity Mankind needs this perversity
Он уже знал, куда идет. Знал куда и зачем. В кармане грелась холодная бритва. Площадь Восстания. Когда же последний раз было это восстание? Нам кинули кость, и мы ее грызем. Сгрызли, кинули еще одну. Куда восставать? Ведь все якобы счастливы, а кто не счастлив, того надо выкинуть. За обочину, пусть он там будет гнить, а когда одумается, приползет на коленях. Ведь одному невозможно. Я не смог. И вряд ли кто-то справиться с этим. Испепеляющее одиночество. Таких сильных людей уже нет. Посреди площади высился монумент, посвящающий наш город в герои. Вот этот последний герой. Давно это было. А что сейчас, сейчас его хотят убрать или, в лучшем случае, перенести, а на его месте соорудить подземный, многоэтажный торговый центр. Чтобы продавать. Наверное, это слово, самое распространенное в этой жизни. Люди обожают продавать, и всегда будут продавать. Они всегда найдут что. И найдут цену для всего. Какое же уродство ждет этот город и этот мир через десяток лет. Наверное, мы продадим и разрушим все, что было создано на протяжении веков. А затем вернемся к рабству, будем торговать собой, собственно, уже торгуем. Но все это впереди, а моя жизнь уже позади. Позади осталась и площадь, он вышел на обратную сторону Невского или на Староневский. Здесь не было столько напыщенности, здесь было меньше людей, и ему стало легче.
A trip to my conscience My pain made of slander My guilt in denial Cause anger with fear
Я дошел до Московского вокзала. Здесь все по прежнему, отрешенный памятник нашему городу, вокзал — место расставаний, пустая гостиница. Окинув всю панораму взглядом, я направился к метро, идти дальше пешком мне совершенно не хотелось. И хоть дальше и лежал пустынный Невский, я все равно не хотел идти туда. На тротуаре велись ремонтные работы, стены шума накрывали меня, и я ускорил шаг, давя под ногами гальку. Левой, правой, и только хруст гальки, казалось, он заглушил все остальные звуки. Один камушек выпал на обочину, и его тут же пнули на дорогу, где он угодил под машину и пропал из виду. Вот оно, как только ты станешь один, не такой как все, не со всеми, тебя тут же выкинут. Переходя дорогу, я посмотрел на шеренги машин. Они стояли готовые в любой момент дернуться с места и задавить любого, кто окажется на их пути. А что их сдерживало? Закон? Нет, просто они привыкли быть стадом, стадом машин, и пока не найдется один смелый, кто поведет их, они все будут стоять. Я уже на другой стороне, обернулся, регулировщик дал знак, и все они сорвались с места и понеслись, кто куда. Им отдали приказ.
There’s no one left to read your words There’s no one left to hear you talk There’s no one left to hear you cry You know the reason why, reason why
Дойдя до Александро-Невской лавры, он обратил внимание, что она мирно покоилась в гуще города. Безмятежная. Нетронутая временем. Лишь маленькие морщинки на ее лице говорили о том, как она устала, и как ей тут плохо. Она тоже все видит, но ничего изменить не может. Да что она вообще может против миллионов бездушных людишек? Кто что-то против них может? Да никто, они сами не хотят и это главное. Нельзя изменить человека, пока он этого не захочет, и даже если он захочет, то не все так просто. Он постоял напротив святыни, зайти не решился, слишком было это страшно, он давно не был в таких местах. В лес. Насупившись, он пошел через мост вздохов, в сторону леса, до которого еще было очень далеко. Низкое зимнее солнце окутало пожаром мост и лавру. Все пылало. Не оборачиваясь, он зашагал дальше, не смотря больше вверх. Лишь в асфальт, серый, как и он сам.
Your charming voice is calling meant step by step you set me free
Метро мне было все равно, меня вдавили в электричку, которая понесла меня прочь от центра города, от мыслей, от меня самого. Прочь. Я стоял совершенно один в толпе злых людей. Не слыша ничего, я молча стоял, меня качало в противофазе со всеми, на меня все орали, но мне было все равно. Толкали меня, но мне было не больно, я стоял, как бледный призрак на черном фоне подземелья. Станция за станцией я удалялся от мира живых, становясь все бледней и бледней. Люди стали отходить от меня, никто уже не толкался, и вот еще одна станция, я, кажется, стал совсем прозрачным, и меня перестали замечать. Меня не было там, я был в далеких мирах, где мне было хорошо. Где было красиво. А разве тут было красиво? Серое убожество. Люди перестали видеть красоту. И перестали ее творить. Все, что они делают, лишь пошлость. Дьявольский гротеск на прекрасное. Надо было выходить, и меня вынесли и понесли дальше, даже не замечая этого. Куда вы меня несете, хотел было я закричать, но понял, что вокруг никого нет. Эхо раскатилось по пустой станции. Эскалатор. Улица. Трамвай. Меня снова укачивает, мой сон, мое забвение, ты так сейчас мне нужно, ты уже здесь. Харон везет меня, везет подальше отсюда, я заплачу обязательно, лишь бы там я смог забыться, ведь там нет никого. За окнами какая-то грязь, смешанная с улыбками. Кривые лица, клоуны. Ужасные, перекосившиеся лица. Это не реальность, это фантасмагория. Такого не может быть. Кошмар наяву. Я закричал. На меня тут же набросилась толпа людей и выкинула из Икаруса. Я упал на обочину, прямо под машину, она ударила меня, но не убила. Жаль, это был шанс. Всего лишь сильный ушиб. Я захромал к лесу, я уже видел его. Мой оазис, занесенный белым нетронутым снегом. Весь в грязи, в снегу, я брел к нему, несмотря ни на что. Он был уже так близок. Но я не могу, мне слишком плохо, мне тяжело. Нужна помощь. Я припал к стене дома. Вот оно, мое забвение, оно так близко, но я не могу до него дойти. Моя смерть, ты так рядом, но я не могу переступить через это. Я собрался, одиночество меня подхватило и перенесло через последнюю дорогу, и, отойдя еще немного от города, кинуло меня в снег. Я лежал совершенно один среди всех миров. Понимая, что нельзя вот так просто валяться в снегу, я встал и пошел в глубь забвения. Все внутри покрылось льдом. Деревья аккуратно стояли по краям дороги, это даже и не лес, это рай. Замерзший эдем на земле, где нет ангелов, где нет бога, но здесь прекрасно. Прекрасно, как нигде. Пройдя еще дальше, перейдя через железную дорогу, я очутился в сказочном мире вдалеке от города. Я сел и просто смотрел в небо, затем на снег, границы которого таяли. Все слилось в белое: белые стены, люди в белом, мягкие деревья и мягкая земля. Все вокруг было белым и мягким. Я начал кружиться и бегать кругами. Здесь нет никого, даже одиночества, здесь иной мир. Пустыня. Пустынный мир моей души. Здесь ничего не было, СОВЕРШЕННО ничего. Лишь моя тень. Я сел и просидел так очень долго Я был в галерее своей души. Я стоял в тени моей жизни, на улице моего одиночества, в стенах моего страха. Я видел мою тень, я видел все это в последний раз. Уже темно. Я встал и пошел в город людей. Один в сторону одного...
We end right here, see black and white. Finding answers? We wasted a lifetime.
Крона деревьев забором разделяла его жизнь и смерть. Высоким забором, но он сможет его преодолеть. В этом нет никаких сомнений. Он ускорил шаг. Его конец уже близок, близок как никогда. Было совсем темно, когда он вошел в лес. Здесь должно было быть малолюдно. Так и оказалось, ему навстречу попался лишь один человек, но он показался ему ужасно знакомым. Где-то он сегодня его видел. Этот бесконечно одинокий взгляд, взгляд, который отчаялся кого-то найти. Взгляд, который ищет освобождения от бесконечных мук, но никак их не найдет. Это абсолютно замерзшая душа, которой так нужно тепло, а его нет. И дать ему это тепло некому. У него был сильный дух, который, к несчастью, был растоптан. Он точно видел этого человека, но где, вспомнить не мог. Они разминулись, и вот он оказался совершенно один. Сев на поваленное дерево-великан, он достал лезвие. Холодное и теплое одновременно. Он начал с ним играть, его жизнь была в его руках, а точнее, в правой руке. Смерть умещалась в такую маленькую игрушку, что становилось просто смешно. Вот оно, лекарство от всех бед. Спасение, которое ему было так необходимо. Было уже совсем темно, лишь бритва светилась в эту безлунную ночь, освещая ему его будущее. Она светила ярко, но почему-то дорога, которую она освещала, была словно в тумане, и совершенно неясной.
Maybe one day, in my white room, someone remember me?! And maybe some day some creatures might even cherish me?!
Странный молодой человек попался мне на глаза при выходе из леса. С немыслимо измученной душой. Она кричала, а глаза его скрывали все, лишь глубоко в бездне его взгляда был слышен ее безумный крик. Она рвалась, но не была услышана. Бесконечно смелая душа, которая сможет спастись. Убежать от этого мира, а не мучиться напрасно. Это душа была Великой. Великой, но совершенно отчаявшейся найти в этом диком мире счастье. Счастье, которое спасло бы его. А теперь, теперь он никогда не выйдет из этого леса. Если только не произойдет чудо. Прощай, Великая душа. Я видел тебя всего лишь однажды, но только... где? Я вышел на дорогу, снова сел в трамвай, который должен был меня вернуть на землю, и уснул. Пустым сном в пустом вагоне.
When all is shattered all is lost. The cage remains my home now and forever.
Он достал телефон. Быть может, стоит позвонить. Быть может, возьмет трубку. Он набрал номер. Длинные гудки, сменились короткими. Снова набрал. Снова сменились. Чуда не случилось, да он и не верил в это. Он слишком долго верил в чудеса. В великую Силу любви. А теперь, теперь он видел, что все это ложь. Ему не было уготовлено места в этой жизни. А значит, и нет смысла ему здесь жить. Он взмахнул рукой и резанул по венам. Что есть мочи его Великая душа стала гнать кровь прочь, а вместе с ней и всю его боль тысячелетий. Кровь брызнула в лицо. Залила одежду, руки и ноги. Он повалился на землю и покатился к замерзшей реке. На его лице виднелась несчастная улыбка, улыбка приговоренного. Кровь растопила реку и наполнила безликую речушку новой жизнью. Кровью забили взявшиеся из ниоткуда фонтаны, стоявшие по берегам реки. Деревья лишились снега и стали багровыми, словно по волшебству возникли красные листья. Алая вода с новой силой устремилась вперед. Лишь мертвая, оскверненная земля покрылась еще большим слоем снега и льда. Ледяные берега, белая земля, красный лес и алая река. Его кровь оживила так много, но не дала вторую жизнь земле. Для него весна была потеряна навсегда. Он умер, а в его плеере заканчивала играть группа Diary Of Dreams, которая играла весь этот длинный день...
When the teardrops fall, ignore the call!
Я дошел до дома и лег спать. Таким безжизненным я никогда себя не чувствовал, было ощущение, что большая часть меня умерла. Я уснул, и мне не снилось ничего. Лишь под утро, сквозь туман моего сознания, я увидел, как моя душа рассталась с телом, взлетела и поделилась надвое, одна половина вернулась, другая потерялась в небытие. Я лежал один в своей необитаемой квартире. Когда я проснулся, мои сонные глаза тупо уставились в потолок. Где-то нашептывался безумным голосом знакомый мне мотив Dies Irae... Алексей Смирнов © 2006
Обсудить на форуме |
|
